В конце июля или в начале августа семьи военнослужащих стали готовить к эвакуации, как правило, в места проживания ближайших родственников. Накануне поздно вечером домой пришёл папа и помог маме собраться. Отправляли нас ночью, в полной темноте. Так мама и я оказались снова в Курске. Поселились в его пригороде, посёлке железнодорожников, называемым Мурыновка, где были частные дома. В одном из них на улице Чапаева, 26 , построенном накануне войны, жила семья Маяковых (маминой сестры Клавы). Глава семьи - дядя Костя - уже был на фронте. Тётя Клава и её дети девятилетний Гена и трёхлетний Славик приняли нас с радостью. Мама снова работала на курском вокзале. Но прожили мы вместе недолго, т.к. фашистские войска подходили уже к Орлу. В середине октября маму и меня вместе с семьями военнослужащих эвакуировали за Волгу, погрузив в железнодорожные теплушки. Дорога в неизвестность показалась очень долгой. Поезд то и дело останавливался на каких-то станциях и полустанках, несколько раз нас бомбили, и мы с моей беременной мамой бежали со всеми в открытое поле... Второго ноября там, в дощатой, насквозь продуваемой теплушке, родилась моя сестра, Рита. К этому времени мы в районе Саратова переехали Волгу, и нас высадили в городе Пугачёве (этот город значится местом рождения моей сестры, потому что там её регистрировали).
В этом районном городке Саратовской области нас поселили в одноэтажном доме. Четыре семьи, проделавшие столь долгий путь в одной теплушке, и там поддерживали связи, дружили. Практически всех женщин устроили на работу, мою маму - инструктором женотдела в Дом офицеров. На заработанные ею деньги мы и жили. Маленькой Рите выдавали детское питание. Мы не голодали. Кстати, и в дороге у нас были консервы, выданные каждой семье при отправке в эвакуацию. О семьях военнослужащих заботились. Мама, к тому же, ещё получала деньги по аттестату, как жена офицера.
По воспоминаниям мамы, почтальоны боялись носить по домам «похоронки» - страшились принести беду, услышать крик, увидеть слёзы... Потому их несли в жилотдел Дома офицеров, туда, где работала мама. Надо было подготовить женщин к страшному сообщению... Можно представить, с какой тревогой брала в свои руки письма мама: а вдруг? Но беда миновала нашу семью. Сохранились присланные с фронта папины письма, в которых иногда доходили и фотографии.
Фотография с фронта. Слева - Г.Н. Довгань
На оборотной стороне одной из них, датированной «7 мая 1942 года», сохранился текст (орфография сохранена): «Дорогим и незабываемым Шурочке, Сыну Славику и дочурочке Маргариточке от мужа и папы на долгую и добрую память. Желаю расти здоровыми и крепкими, а тебе Шурочка воспитывать пока без меня наших детей. Уничтожим свору Гитлера, а затем нормально жить и воспитывать вместе с тобою. Снимок 6 марта 1942 г. Луковниновский район. 7.5.42 г. Довгань (подпись)». В августе этого же года мама послала на полевую почту папе письмо с нашей фотографией. И, как ни странно, он его получил. Фотография всегда была с ним, а после войны привёз её нам.
Уходя на работу, мама меня оставляла в няньках. И я справлялся, как мог. А потом у меня появилась подмога: к нам приехали жить тётя Маруся (жена папиного брата, Леонида Никифоровича), двое её детей Рудик и Полина и родная племянница Тамара. Дядя Лёся, как и мой отец, был на фронте. До сорок третьего года мы жили все вместе, в одной комнате, потом тёте Марусе дали отдельное жильё.
Хорошо помню, как мы ходили к ограждению из колючей проволоки лагеря для военнопленных немцев. Они подзывали нас к себе: «Kinder! Kinder!» Мы приносили им кусочки хлеба, пленные протягивали сквозь проволоку свои худые руки и брали их. Наши руки соприкасались... Солдаты, охранявшие лагерь, этому не препятствовали.
После победоносной Курской битвы мы в сентябре 1943-го вернулись в освобождённый Курск, к тёте Клаве. Её муж, дядя Костя, погиб при форсировании Днепра. Но тётя Клава молилась Богу, ждала его возвращения, хотя и получила «похоронку».
Район, где мы жили, практически не пострадал от бомбёжек и артобстрелов, за исключением нашего дома. В нём было всего три комнаты, так вот в одну из них попал снаряд. Он пробил стены, улетел в огород и там разорвался. Эта комната была закрыта до той поры, пока к нам на постой не определили лётчиков-истребителей с соседнего военного аэродрома. Они быстро отремонтировали эту комнату. Молодые ребята (им было по двадцать лет) угощали нас разными вкусностями, возили на мотоцикле с коляской ... То было счастливое время, пока их не перебазировали на запад, ближе к наступающим на фашистов советским войскам.