Гоу Цюань опустил глаза:
– Нет. Если у нас не будет хватать денег на содержание ребенка, я пойду сдавать кровь.
– Какую кровь? От такой скотины? Какую кровь ты можешь сдать?
Гоу Цюань, улыбаясь, ответил:
– Я преодолел много преград, чтобы обрести статус горожанина. И если мои студенты узнают, что я на стороне занимаюсь репетиторством, то как я смогу смотреть им в глаза?
– Да что в этом плохого? Как штаны снимать, так он не стесняется, а как испортить воздух, так норовит сдержаться.
Гоу Цюань, будучи не в восторге от создавшейся ситуации, решил рискнуть и сострил:
– Ты же не можешь послать меня на панель?
Услышав это, Лэ Го изменилась в лице. Гоу Цюань смутился: пока он не произнес эти слова, казалось, в них был какой-то резон, но сказанное вслух обратилось против него.
– Вот туда тебе и дорога!.. Точно, туда и дорога! – в сердцах подытожила Лэ Го.
– Чего ты так разошлась? Обо всем можно нормально договориться, зарабатывать я действительно не умею, но разве мы так уж сильно в чем-то нуждаемся? По сравнению с тем, что у меня было в детстве, так мы живем лучше некуда.
Лэ Го тут же помрачнела и выпалила:
– Так кем ты тогда был? Свиньей.
Гоу Цюань прикусил губу, так как сразу не нашелся с ответом, когда же ему наконец пришла в голову мысль и он раскрыл рот, то на его нижней губе остался белый отпечаток от зубов.
– Так выходит, что ты вышла замуж за свинью? – пошутил он.
– Да, я свиноматка, которая еще и вынашивает от тебя порося. Доволен?
Гоу Цюань изо всех сил старался ее урезонить.
– Ну, хватит ссориться, у нас и вправду не все так плохо, мы не можем жаловаться.
От этих слов Лэ Го неожиданно снова пришла в бешенство:
– Что значит «не все так плохо» и «не можем жаловаться»? Да что у нас есть? Да ты видел, как люди живут? – Помедлив, она холодно усмехнулась: – Разве что твой папаша привез ценность невиданную – пятнадцать килограммов риса, два с половиной килограмма фасоли да две бутылки кунжутного масла.
Это замечание словно ножом прошлось по сердцу Гоу Цюаня. Если в никчемности обвиняли только его, это еще куда ни шло, но приплетать сюда родственников он позволить не мог. Гоу Цюань больше не стал вступать в перепалку, он закурил сигарету и ушел в кино. Возвратился он уже поздно, никакого ужина в доме не было, поэтому ему пришлось довольствоваться двумя тарелками лапши быстрого приготовления. Гоу Цюань лег в постель, но уснуть не мог, в голову лезли черные мысли. С печальным видом он снова встал, зажег свечу, замочил кисти, растер тушь, разложил бумагу, решив позаниматься каллиграфией. Он написал несколько строк, но это не помогло; решив отвести душу, он как бы между прочим изобразил три иероглифа, означающих ругательство «мать его так». Потом он вывел их еще раз и сам того не заметил, как у него вышло больше десяти строк почти на три листа. Гоу Цюань был настолько опьянен своими действиями, что у него даже вспотела ладонь, он все сильнее входил в раж, задействовав все известные стили письма, начиная с гравировочного и заканчивая скорописью. Тщательно оценив свою работу, он остался доволен, от сердца отлегло, теперь он чувствовал полное умиротворение. Древняя культура вкупе с ночной тишиной и невозмутимостью сделали свое дело, успокоив этого горожанина.
– Кого ругаем? – раздался неожиданный голос за его спиной.
Гоу Цюань перепугался. Он обернулся и увидел, что в дверном проеме стоит облаченная в ночную сорочку Лэ Го. При свете свечи ее силуэт выглядел пленительно-спокойным и нежно-расплывчатым.
– Никого я не ругаю. Зачем так обывательски смотреть на вещи? – с горечью отозвался Гоу Цюань. – Это ведь каллиграфия, искусство.Их ссоры на почве заработков не закончились, а, напротив, только усугубились. Тут еще и теща навязалась со своим супом. Сам Гоу Цюань ни при каких обстоятельствах не впутал бы тещу в их отношения. Но из-за Лэ Го он в присутствии ее матери крепко выругался матом, сказав практически: «Пошла на хер». Он помнил, что произнес это себе под нос, он не думал, что выйдет так громко, что его вдруг услышат. Когда мат уже сорвался с языка, Гоу Цюань понял, что перегнул палку. Тут теща начала допрос с пристрастием. Подойдя поближе, она спросила:
– Что ты сказал, Гоу Цюань?
Гоу Цюань, стоя по одну сторону черты, настороженно смотрел то на тещу, то на жену. Он попытался объясниться:
– Да я ничего.
– Ну так давай же, Гоу Цюань, подходи, слабо тебе прямо перед женой загнать ее мать на хер?
Услышав это, Гоу Цюань пришел в смятение и почувствовал отвращение, в нем и в самом деле проступили омерзение и обывательская сущность.
Сдерживая себя, Гоу Цюань обратился к теще: