Пат Харрис обвел кабину взглядом — кто возразит? И поневоле встретился с глазами мисс Морли. Да он и не пытался этого избежать. Однако ее слова неприятно поразили его.
— Возможно, капитан вовсе и не торопится наверх. Он что-то давно не показывался, да и мисс Уилкинз тоже.
“Ах ты вобла сушеная, — подумал Пат. — Только потому, что ни один уважающий себя мужчина…”
— Спокойно, Харрис! — вовремя вмешался коммодор. — Это я беру на себя.
В первый раз Ханстен по-настоящему показал свой характер. До этой минуты он все делал незаметно и тихо или отдавал инициативу Пату. Теперь они услышали голос командира, и он звучал, как труба на поле брани. Говорил не отставной космонавт, а коммодор космоса.
— Мисс Морли, — сказал он, — ваше замечание нелепо и неуместно. Вас может извинить лишь тяжелая обстановка, в которой мы все очутились. Мне кажется, вы обязаны извиниться перед капитаном.
— Я права, — упрямо возразила она. — Пусть он скажет, что это не так.
За последние тридцать лет коммодор Ханстен ни разу не выходил из себя, не собирался срываться и теперь. Но он знал, когда полезно изобразить гнев; сейчас не худо и притвориться. Он сердился на мисс Морли, был недоволен и Патом — тот явно подвел его. Факт остается фактом: Пат и Сью действительно слишком уж долго возились с этим учетом. Иногда внешняя благопристойность не менее важна, чем безгрешное поведение. Недаром говорят: “Не останавливайся завязывать шнурки на бахче соседа”.
— Мне наплевать на взаимоотношения мисс Уилкинз и капитана, — произнес он самым грозным голосом, на какой только был способен. — Это их личное дело, и пока они честно выполняют свою работу, мы не вправе вмешиваться. Может быть, вы хотите сказать, что капитан Харрис не выполняет свой долг?
— Гм… я этого не говорила.
— Тогда прошу вас вообще не говорить. У нас и без того хватает трудностей, незачем создавать новые.
Остальные пассажиры слушали их перепалку со смешанным чувством неловкости и интереса, с каким большинство людей слушает чужие ссоры. Впрочем, эта стычка затрагивала всех, так как означала первый вызов авторитету командира, первый признак того, что дисциплина поколебалась. До сих пор их маленький отряд представлял собой гармоническое единство; но вот чей-то голос обратился против старейшин племени.
Пусть мисс Морли старая неврастеничка, она, кроме того, упрямая и настойчивая особа. И коммодор с понятным замешательством заметил, что она собирается дать ему отпор.
Но никому не удалось узнать, что намеревалась ответить мисс Морли. В этот самый миг миссис Шастер издала вопль, мощь которого вполне соответствовала ее комплекции.
На Луне, когда человек споткнется, он обычно успевает что-то предпринять, ведь его нервы и мышцы рассчитаны на земное притяжение, которое в шесть раз больше лунного. Но главный инженер Лоуренс стоял наклонившись, и расстояние было слишком мало. Он нырнул в лунную пыль и очутился во мраке.
Ничего не видно, если не считать слабого свечения приборной доски внутри скафандра. Осторожно, очень осторожно Лоуренс начал водить руками в разные стороны. Рыхлая среда почти не оказывала сопротивления, но он тщетно искал какой-нибудь опоры, нельзя было даже понять, где верх, где низ.
Отчаяние сковало все члены Лоуренса. Сердце билось часто и неровно, предвещая паническое состояние, когда человеку отказывает рассудок. Главный инженер не раз видел, как люди превращаются в кричащих, одержимых ужасом животных, и знал, что сам на пороге такого состояния.
Мелькнула мысль о том, что лишь несколько минут назад он спас астронома от приступа безумия. Но сейчас некогда размышлять над иронией судьбы. Надо призвать остатки воли — восстановить самообладание, усмирить стук в груди, который грозит разорвать его на части.
Вдруг в шлемофоне инженера отчетливо и громко раздался звук настолько неожиданный, что волны паники перестали захлестывать островок его сознания. Это был смех, и смеялся Том Лоусон.
Смех тотчас оборвался, последовало извинение.
— Простите, мистер Лоуренс, я нечаянно. Очень уж потешно глядеть, как вы болтаете ногами.
Главный оцепенел. Страх улетучился, уступив место гневу. Он злился на Лоусона, но еще больше на самого себя.
Ведь это же очевидно, ему не грозила никакая опасность: наполненный воздухом скафандр подобен плывущему на воде пузырю и не может утонуть. Лоуренс сразу сообразил, как надо действовать. Несколько движений руками и ногами, центр тяжести переместился — и маска вынырнула из пыли. Инженер увидел, что погрузился самое большее на десять сантиметров. И пылекат рядом, даже непонятно, как он не задел его, когда барахтался, словно выброшенный на мель осьминог!
Стараясь соблюдать достоинство, главный взялся за бортик пылеката и вскарабкался на платформу. Говорить он пока не решался, неожиданные упражнения совершенно сбили его с дыхания, и голос мог выдать недавний страх. К тому же Лоуренс еще сердился. В былые времена, когда главный постоянно работал на воле, он бы так не оплошал. Засиделся в канцелярии… Последний раз надевал скафандр, когда проходил ежегодную комиссию, да и то в воздушном шлюзе.
Поднявшись на пылекат, Лоуренс снова взял щуп Постепенно улетучились последние остатки гнева и страха, и главный инженер задумался. Хотел он того или нет, но то, что произошло за эти полчаса, перебросило мостик между ним и Лоусоном. Правда, астроном рассмеялся, когда он барахтался в пыли, но зрелище, наверное, впрямь было смешное. И ведь Лоусон извинился. А дав но ли казалось, что он одинаково не способен ни смеяться, ни извиняться..
Вдруг все посторонние мысли вылетели из головы Лоуренса: щуп уперся во что-то твердое на глубине пятнадцати метров.
ГЛАВА 14
Когда раздался крик миссис Шастер, первой мыслью коммодора Ханстена было: “Господи, только еще истерики не хватало”. А через полсекунды он сам лишь величайшим напряжением воли удержался от крика.
Снаружи доносился какой-то звук! Три дня за обшивкой шуршала пыль, и вот… Ну конечно, что-то металлическое скребет по корпусу!
В следующий миг кабина загудела от радостных возгласов. С большим трудом коммодору Ханстену удалось перекричать ликующий хор.
— Они нашли нас! — воскликнул он. — Хотя, возможно, сами об этом не знают. Надо что-то сделать, помочь им Пат, попробуйте включить передатчик. А мы будем сигналить ударами по корпусу судна. Напоминаю сигнал настройки в азбуке Морзе: буква “ж” — ти-ти-ти-та! Ну, все вместе!
Сперва стук получился довольно беспорядочным, на мало-помалу установился правильный ритм
— Стоп! — крикнул Ханстен через минуту. — Теперь послушаем! Внимание!..
Тишина… Жуткая, неприятная тишина. Пат выключил вентиляцию, и в кабине было слышно только биение двадцати двух сердец.
Ничто не нарушало безмолвия. Может быть, странный звук был вызван напряжением в корпусе самой “Селены”? Или спасатели, — если это были они, — уже прошли дальше по пустынной поверхности Моря?
Вдруг опять — царапанье по обшивке. Движением руки Ханстен остановил новый взрыв энтузиазма.
— Слушайте, прошу вас! Возможно, удастся что-нибудь разобрать.
Несколько секунд длился скребущий звук. И снова — томительное безмолвие. Кто-то сказал негромко, разряжая напряжение:
— Как будто трос протащили. Может быть, они тралят?
— Исключено, — ответил Пат. — Сопротивление среды слишком велико, особенно на такой глубине. Скорее, это щуп.
— А это значит, — подхватил коммодор, — что над нами, совсем близко — спасатели. Постучим еще. Ну-ка… все разом…
“Ти-ти-ти-та!”
“Ти-ти-ти-та!”
Сквозь двойную обшивку “Селены” в пылевой пласт уходили звуки, которые сто лет назад летели в эфире над оккупированной Европой, голос рока, открывающий Пятую симфонию Бетховена.