— Непременно вмешаюсь. К сожалению, Феликс, все это так… Давайте–ка сменим тему, — предложил я. — Как там наш “диверсант”? Неужели притих?
— Не знаю, — вяло ответил механик. — Может, притих. Разбитых экранов много, и мне пока трудно ориентироваться. Экраном меньше, экраном больше — в теперешней обстановке не очень–то уследишь…
Мне подумалось, что капитан, по–видимому, прав. Этот бритоголовый увалень, будучи превосходным специалистом по вакуум–оборудованию корабля, как инженер–хозяйственник, напротив, оставлял желать лучшего. По крайней мере в делах хозяйственного учета.
— Ладно, — сказал я, — допустим… По поводу чужака никаких новостей?
Бак неуверенно пожал плечами:
— Если говорить конкретно — нет. Однако мне кажется, чужак потревожил не только десантников.
— Да? А почему это вам кажется?
— Понимаете ли… Недавно мне выпало быть свидетелем одного занятного происшествия. — Бак оживился. — Происшествие в общем–то ерундовое, но с криминальным намеком… Принял я душ перед сном, где–то за полчаса до полуночи. Время позднее, тихо вокруг, в душевой я один. Переоделся в гардеробной, к выходу подошел и уж было дверь отодвинул, да вспомнил, что белье в утилизатор не сбросил. В коридор по инерции все–таки выглянул. Вижу, там, в самом конце коридора, человек из атриума вынырнул и быстренько так оттуда в моем направлении засеменил. “Куда это, — думаю, — он торопится?” Только подумал, а тут еще двое из атриума вынырнули. Человек оглянулся на них и шагу прибавил. Кухонный отсек миновал, отсек холодильников тоже… Те двое его окликают: “Эй, парень, погоди!” А тот от них чуть ли не бегом. Двое не отстают. Озадачило это меня. Я осторожно выставил глаз из дверного проема, наблюдаю. Судя по костюмам, все трое — парни из корабельной команды. Но кто такие, конкретно издали определить не могу. К тому же первый, торопыга этот, лицо рукой прикрывает. Вот так… — Бак показал как: прикрыл растопыренной пятерней нижнюю половину лица.
— Потом вижу: рука у него нормальной окраски, белая, а лицо и волосы голубовато–серые. Прямо оторопь меня взяла… Тех двоих я узнал наконец — ребята из группы энергетиков. А “серого” узнать не могу, хоть тресни!.. Энергетики “серого” нагоняют — недалеко уж от меня это было — и бесцеремонно так, грубо за руки его хватают. Тот разозлился, шипит на них: “Какого черта вам от меня надо?! Вы что, — говорит, — балбесы, не видите, как меня краской заляпало?! Не дадут человеку спокойно пройти в душевую!” Ну, энергетики узнали его, стушевались. “Прости, — говорят, — друг Жора, не за того тебя приняли”. Укоряют его: “Чего же ты, сякой–эдакий, не отзываешься, когда тебя окликают!..” Жора глазами похлопал, да как рассмеется. “Ой, — говорил, — не могу! А ведь вы, парни, меня именно за “того” и приняли, не отпирайтесь! Ловлю, значит, затеяли? Ой, не могу!..” Энергетикам, конечно, обидно. “Заткнись, — отвечают ему. — В таком виде будешь ночью по коридорам шататься — нарвешься, это уж точно. Кто верит, кто нет, но, если слух прошел, ребята начеку, сам знаешь. Фонарь ненароком подвесят — иди потом доказывай, что ты не верблюд!..” Смеяться Жора сразу перестал: “Да, — говорит, — что верно, то верно. Вы, — говорит, — ребята, почаще в зоопарк забегайте на верблюдов смотреть — может, будет нам, двигателистам, безопаснее по коридорам ходить”.
— Георгий Шульгин? — полюбопытствовал я. — Из группы двигателистов? Наш корабельный художник?
— Он самый, — подтвердил механик. — Ну так вот, заходит Жора в душевую, раздевается, одежду бросает в утилизатор. Посмотрел я на его заляпанное краской обличье и говорю: “Нервный тебе, видать, сегодня натурщик попался…” Он зырк на меня, но молчит. Я опять ему шпильку: “Художником быть нынче небезопасно, а?..” И тут с ним припадок веселого настроения приключился. Ростом невелик, а хохотать умеет будь здоров! Стоит передо мной голый, с испачканной физиономией и заливается во все горло, слезы вытирает. “Да, — говорит, — чувствовал я, что в искусстве ты разбираешься, но чтобы до такой степени превосходно!..” Головой в изнеможении покачивает. Разговорились. Оказалось, натурщики здесь ни при чем. Жора большое полотно для картины готовил, допоздна в изостудии задержался — фон какой–то накладывал. Распылитель красок чего–то испортился, и фон ему, Жоре, вместо картины прямо на физиономию лег… Он, бедняга, выглянул в дверь — вроде бы нет никого в коридоре. Лицо кое–как руками прикрыл — стеснительно все же перед людьми, если встретишь, — и бегом в душевую. Остальное я видел. Ну, конечно, спрашиваю его: “А что это на тебя энергетики навалились?” — “Да так, — говорит, — делать им нечего. Одну гипотезу им любопытно проверить…” — “Какую, — спрашиваю, — гипотезу?” — “Это их, — отвечает, — дело какую…” Ну я ему прямо: “А тебе это разве не любопытно, не трогает?” Он смеется: “Отчего же не трогает? Ты что, ослеп, Радость моя бритоголовая, не видел, что ли, как они мне пытались руки за спину завернуть?” Подмигнул мне заляпанным глазом и пошел мыться… Такие вот дела, — подытожил Бак. — Выходит, все знают, но помалкивают.