– Что, третий?..– осторожно полюбопытствовал я, в ту минуту больше заинтригованный пластырем, нежели разбитым экраном.
Бак обернулся, я я чуть не выронил термос. Механик смотрел одним глазом. Правым. Левый просто не различался на фоне ярко-фиолетового синяка. Мне давно не приходилось видеть таких великолепных «фонарей», и я, растроганный почтя до слез, твердо решил устроить своему первому пациенту королевский прием.
– Третий!!!– прорычал Бак,продолжив работу.– А одиннадцатый не хочешь?! – и, пересыпая речь самоцветами рискованных междометий, выразил мнение, что на обратный рейс запасных экранов не хватит.–Пусть тогда глазеют в иллюминаторы!– мстительно прошипел он и грозно добавил:– Поймаю– голову оторву!
Я, сразу заподозрив самую тесную связь между его последним возгласом и левосторонним украшением, сказал, что вполне разделяю его справедливое негодование, и задал несколько наводящих вопросов. Бак не ответил.
Разумеется, я увлек пострадавшего к себе и с помощью врачебной косметологии привел его живописную физиономию в соответствие с современными представлениями о благообразии человеческого лица. Бак повертел головой перед зеркалом,остался доволен. Можно было начинать серьезный разговор. Я вынул заветный сосуд с красочной этикеткой и, будто это было самым обычным делом в космической практике, лихо поставил на медицинский стол. Выражение довольства на лице Бака сменилось вполне понятным смятением.
– Как у вас с аппетитом?– ханжески осведомился я.
– Хуже некуда,– ответил Бак, издали разглядывая этикетку.– Отбили мне аппетит… О, «Сибирская кедровая»! Уникальная вещь в космическом рационе.
Со зрением, по крайней мере, у него было благополучно.
– Это лекарство,– сказал я.– Присядьте. Как врач я разрешаю вам умеренную дозу.Для восстановления аппетита. А главное– для нервной разрядки, в которой вы, я вижу, сегодня нуждаетесь.
– За матушку медицину!– Бак опрокинул стаканчик,помотал головой, выдохнул: – З-забористая, доложу я вам, микстура!.. А насчет нервной разрядки – это вы точно… Нуждаюсь. Сегодня особенно. Ушел ведь гад!..
– Как ушел?
– А вот так и ушел.Треснул меня снизу в челюсть и смылся.
– Кто?
– Да если б знать!.. Темно было, не разглядел.
– Где?
– А там же, в кухонном отсеке.
– Темнота в кухонном отсеке? Странно…
– Чего странного? Освещение он, стервец, вырубил, а экран разбил. Остались розовые цифры на часах– вот все, за что там было глазу уцепиться.
Беседа приняла доверительный оттенок, и Бак поведал мне подробности своих ночных похождений.
– Пошел это я перед сном на вечерний обход.Жилой сектор проверил– порядок. Побродил в секторе отдыха, никого не встретил. Даже в просмотровом зале фильмохранилища было пусто. Рейд серьезный, людям как-то не до веселья…
«Он прав, – подумал я. – Нельзя ожидать хорошего настроения от людей, которым предстоит работать на Обероне…»
– Ну так вот,– продолжал он,– вышел я к трамплину шахты пониженной гравитации и не знаю,спускаться туда или нет.Было поздно– около полуночи, и, откровенно говоря, обходить бытовые отсеки мне очень уж не хотелось. Да и не любитель я прыгать на эти гравитационные «подушки»– прямо цирк,честное слово.Или возраст уже не тот?..Привык, знаете ли, к нормальным эскалаторам на прежних кораблях…Но правило у меня такое с детства: если очень не хочется делать чего-то, надо взять себя в руки и сделать. А детство мое прошло на нижнем Дунае…
Он задумался и долго молчал. Может быть, вспоминал свое нижнедунайское детство.
– На чем я остановился?
– Вы спрыгнули в шахту. Видимо, на мостик бытового яруса?
– Да,сдуло меня с «подушки» на мостик третьего яруса,и пошел я осматривать бытовые отсеки.Тоже безлюдно…Правда,в бане обнаружил трех парней,сменившихся с вечерней вахты.Сидят, голубчики, в чем мать родила и вдумчиво так играют за одной доской в трехсторонние шахматы.Позиция у них сложилось интересная, я постоял немного, понаблюдал.Потом побрел себе дальше вдоль коридора. Тихо везде, порядок. Иду и кляну саой беспокойный характер: нормальные люди спят давно,а я вот шастаю по кораблю как полуночное привидение…Только миновал кухонный отсек,вдруг отчетливо слышу:лопнуло что-то с хрустом, посыпалось!..
У меня сердце так и упало. Одиннадцатый, думаю, не иначе!..Вижу: дверь отсека потихоньку съехала в сторону и тут же задвинулась– стало быть, заметил меня, стервец! Ах, думаю, чтоб тебе пусто было!.. Кровь мне в голову ударила, вскипел я и опрометью к двери. Боялся: уйдет через люк в холодильный отсек, а оттуда на склады, и поминай как звали… Только он, должно быть, не знал дороги на склад и просто стоял рядом с дверью, прижавшись к стене. Бросился я в темноту,а он мне ногу подставил и дверь задвинуть успел. Это чтоб, значит, не выдать себя силуэтом. Рухнул я на пол, вскочил и, пока он раздумывал, что предпринять, попытался нашарить панель освещения. И что бы вы думали?Сцапал он меня сзади за воротник, да так ловко,будто видел!А темнотища– глаз выколи!. Ну,схватились мы в обнимку.Я по-медвежьи было насел на него. Попался, думаю, голубчик!.. Так он,дьявол, сильный и гибкий, как леопард, сбросил меня и снова за воротник– толкает зачем-то к двери.Я даже опешил – за что боролись?Мне ведь только того и надо: вытащить его на свет в коридор! Хитрость этого молодца я потом раскусил, да поздно.Он правильно все рассчитал: видел по часам над дверью,что это полночь,ноль-ноль, и сейчас по всему кораблю, кроме жилого яруса и коридорных дорожек, вырубят поле искусственного тяготения. Короче говоря, на этом он меня и подловил:отсчитал, стервец, три первых сигнала,а на последний, четвертый, ка-ах саданет мне в челюсть!.. Спасибо, ровно в ноль-ноль тяготение сняли, иначе я бы затылком треснулся. И пока я медленно переворачивался в воздухе,он спокойно дверь приоткрыл и был таков.Я даже его силуэта не видел.А если бы и увидел, то вряд ли узнал: в коридорах среднего яруса после полуночи освещение тоже ведь вырубают, и только дорожки светятся синим…Ну пришел я в себя,побарахтался в невесомости, кое-как выбрался в коридор на дорожку.На ноги вскочил,а куда бежать за ним, представления не имею…– Бак тяжело вздохнул, насупился, почесал левую бровь.
– Бровь не трогать!– предупредил я поспешно. – Терпите! К вечеру заживет. Ловко он вам глаз подбил.
– Нет, фонарь мне уж потом подвесили…Я туда-сюда по коридору пометался и вспомнил про трем парней.Ну, которые в бане.Думал, может, они заметили кого. Кинулся туда, да второпях из виду упустил, что ведь и в бане теперь невесомость! А они все так же сидят, вернее, висят голышом у доски под потолочным светильником, сосредоточенно мыслят. Махровые простыни плавают в воздухе, словно ковры-самолеты, и шар горячей воды качается у потолка, паром исходит…Вот и вышло,что, как соскочил я с дорожки предбанника в невесомость, так по инерции со всего маху в голую компанию и влетел на манер пушечного ядра. Да еще по пути головой в простыню попал, запутался. Компания, конечно, вверх тормашками– крики, ругань,переполох! Вдобавок мы всей кучей на шар проклятый наткнулись, нас немного ошпарило, и в суматохе мне в глаз кто-то пяткой так звезданул,что у меня дыхание перехватило…Барахтаюсь под мокрой простыней,вода в рот лезет– захлебнуться недолго,кричу-булькаю:«Помогите!..» Парни меня распутывают,смеются: получили, дескать, срочную бандероль без обратного адреса, любопытно, что тут внутри.Меня увидели,ахнули: «Братцы, да это же Бак! Откуда ты к нам, орел, залетел?!» – «Цыц,– говорю,– черти! Я к вам по делу…»– «Видим,– говорят,– что по делу, да боимся гадать по какому!» И пошло у них веселье– едва от смеха не лопаются. Спрашиваю: «Кроме вас, был здесь кто-нибудь или нет?» – «Ну был,– отвечают.– Незадолго до невесомости. Постоял, посмотрел, ушел.Кто был, мы и внимания не обратили. А что…» – «Да так, – говорю, – ничего. Никого другого, значит, не видели?..» Пожали они голыми плечами. На том и расстались…
Бак поднял было руку бровь почесать, но вспомнил мой запрет и почесал за ухом.
– Занятная история,– сказал я.– А вы уверены, что все одиннадцать экранов на совести этого… гм… стервеца?
– Десять,– сказал Бак.– Один экран ходовой рубки на совести первого пилота Мефа Аганна, о чем есть запись в вахтенном журнале. Но это, конечно, не в счет.