Бак поднял было руку бровь почесать, но вспомнил мой запрет и почесал за ухом.
— Занятная история, — сказал я. — А вы уверены, что все одиннадцать экранов на совести этого… гм… стервеца?
— Десять, — сказал Бак. — Один экран ходовой рубки на совести первого пилота Мефа Аганна, о чем есть запись в вахтенном журнале. Но это, конечно, не в счет.
— А вы проверили…
— Да, — понял Бак с полуслова. — Вчера Аганн заступил на вахту с двадцати трех ноль-ноль. Вдобавок он ниже ростом, чем тот… И на вид не так силен.
— Послушайте, Феликс (настоящее имя механика), вы давно летаете дальними рейсами?
— Девятнадцать лет. На Уран, правда, иду впервые. Чаще всего ходил на Юпитер.
— Солидный опыт! И сколько экранов обычно…
— По-разному бывает, — снова опередил меня Бак. — Смотря какой рейд. Бывает — много, бывает — мало. Но ведь дело не в этом. Ведь портят экраны без умысла — мало ли что может случиться, никто ничего не скрывает. Аганн, к примеру, не скрыл. А этот злодей… Ненормальный он, что ли?
— Нет, Феликс, это исключено.
— Значит, с умыслом? Гангстер, значит? Бандит?
— Н-да, загадочно… Вы докладывали об этом капитану или начальнику рейда?
— После восьмого экрана не выдержал и пошел. Кэп меня принял за утренним чаем. Я ему про экраны, а он мне про шестой трюм. «Почему, — говорит, — вакуум-гифы плохо действуют? Откуда на пандусе лед? Зачем там кабель не убран?..» В общем, поговорили с ним…
— Ясно. А к начальнику рейда?
— Он мне не начальник.
— Понятно… Ну что ж, Феликс, если вы не ошибаетесь и у нас на корабле действительно завелся… гм… «экранный диверсант», то мало надежды, что на этом он остановится. Давайте понаблюдаем вместе и попытаемся разобраться, что к чему. Я, со своей стороны, обещаю вам всяческое содействие. В случае новых эксцессов, переговоры с начальником рейда беру на себя.
— Годится, — одобрил Бак, и мы скрепили свой договор солидарным рукопожатием.
Я не знал, что с этого момента обрекаю себя на затяжную болезнь, известную под названием «детективная лихорадка». Моя жизнь превратилась в кошмар, а мой кабинет — в конспиративную квартиру. Я начисто утратил интерес к тому, о чем повествовалось в древних манускриптах, но с огромным пристрастием вникал в мелочи быта современного рейдера. Загадка «экранных диверсий» не давала мне покоя ни ночью, ни днем. Я освоил игру в трехсторонние шахматы и массу спортивных снарядов для тренировки десантников, чем заслужил у последних прочную благосклонность и веское прозвище Молоток. Я научился забивать «козла», обороняться без оружия, держать пари и… многому другому, о чем раньше имел слабое представление, но без чего стать «своим парнем» практически невозможно. Это была хорошая школа, но этого мне показалось мало. Я не жалел труда, чтобы повысить уровень моих технических познаний: изучал принцип работы экранных устройств, штудировал схемы их расположения в помещениях корабля, детально знакомился с планировкой ярусов и отсеков. Мы с Баком старались держать под контролем наибольшее количество участков, потенциально «удобных», по нашему мнению, для «диверсанта». Бывало, поздними вечерами я по собственной инициативе нес «патрульную службу» — бродил, как лунатик, по коридорам, проверяя отсеки, заговаривал с любым прохожим, пытаясь на основе чистой психологии проникнуть в «истинную» суть его намерений. К счастью, поздних прохожих было очень немного, и чаще всего я видел второго лунатика-детектива. Из конспиративных соображений мы спешили молча разойтись, не позволяя себе ни единого лишнего жеста…
Зато у меня в кабинете мы могли беседовать сколько угодно. И хотя разговор по существу нашего общего дела мог быть практически ограничен вопросом: «Что нового?» — и лаконичным ответом: «Пока ничего», мои беседы с механиком (точнее, его беседы со мной) приобретали день ото дня все более затяжной характер. К совершенному моему изумлению, Бак оказался очень словоохотливым человеком. Он рассказал всю свою биографию, начиная с младенческих лет, и с таким откровенным чистосердечием возложил на меня роль арбитра его незатейливых переживаний, что я не нашел возможным этому воспротивиться — сан медиколога не позволял. Но, с другой стороны, он между делом поведал мне множество любопытных историй, басен, притч и легенд явно «космического производства». То есть я неожиданно для себя обнаружил новую разновидность устного творчества, о чем не замедлил оповестить специалистов-филологов в своей статье «Интернациональный фольклор Внеземелья». Но это к слову…