Госпожа лезет из кожи вон, пестуя ее, и заметно торопится. Соголон для нее та, ради кого она суетится и беспокоится; та, кого надо одевать в хорошую одежду, чтобы люди полагали, что она из хорошего дома. Кого надо наставлять, поправлять, хлопать по лбу, шлепать по заду, ругать, когда она разговаривает как какая-нибудь речная крыса из Миту – так ее, бывает, кличет хозяйка, когда узнает, из каких примерно мест девочка родом. Но ведь все понятно: хозяйка готовит ее к чему-то другому. Кому-то другому. Поэтому Соголон запоминает дни и начинает вести им учет. Двадцать и девять, вот уже и новолуние. Затем она заучивает луны и как их исчислять; радуется, когда одна уходит со счетов, и боится, что это последняя луна, которую она считает в этом доме.
– Стой прямо, как подобает женщине, а не какой-нибудь ленивой дурехе, – предостерегает госпожа Комвоно, когда замечает, что девочка чуть не падает, хотя ее падение происходит вовсе не от лени. Тем временем хозяин по-прежнему на нее не смотрит.
Но однажды ночью он спускается в комнатушку рядом с поварней, где спят она и девушка-рабыня. Соголон не спит, хотя и делает вид; то же самое и рабыня. Он пытается ступать как можно тише. Идет на цыпочках, но на ногах тапки, которые пошлепывают по полу при каждом шаге. Он легонько тычет рабыню ногой. Та не двигается, и он тыкает сильнее, чтобы разбудить. Та с тихим стоном откатывается, но он подступает к ней и снова толкает ногой. Она в ответ сонно бормочет. Хозяин теряет терпение и задирает на себе ночную рубашку, под которой ничего нет, а в темноте под белым кажется, что там бестелесный призрак. Ткань рубашки спадает обратно, но он задирает ее снова. Хозяин опускается на колени и притягивает рабыню к себе. Она стонет, как будто снова хочет заснуть, и перекатывается на живот. Но он подтягивает ее ближе, задирает ее халат через ягодицы и снова поднимает свой. Слышно, как он чем-то шлепает по ее коже и пристраивается к месту. Соголон тихо поворачивается; ей любопытно, делает ли он сейчас то, что, по его впечатлению, делал тогда с ней у мисс Азоры. Толчками двигаясь, он шумно, с напором пыжится, иногда приостанавливаясь стряхнуть что-то, колющее ему под коленом – может, какой-то камешек, – но рабыня не движется. Она помалкивает, а он пыхтит от усердия.
Город есть город. Там, откуда она родом, иногда шелест травы на ветру создает ощущение, будто земля распахивается тебе навстречу. Особенно когда рядом нет ничего, кроме дыры в склоне термитника, из которого выглядываешь наружу. В Конгоре ничего подобного нет, и когда Соголон не спится, она встает и смотрит в окно. Сонная улица безмолвна, но на дороге там всегда мальчишки, и вид у них такой, будто они куда-то собираются.
Кто в лохмотьях, кто вообще голышом, но все при соломенных шлемах, с налокотниками или поножами в яркой расцветке, бросающей вызов темноте. Причиндалы, которые ей знакомы и памятны, хотя и непонятно почему. Но что-то воздействует на нее глубже, чем понимание. Что-то в мальчишках, расхаживающих по городу с важнецким видом, как будто они хозяева улиц, заставляет ее ощутить свободу, которая буквально омывает ей ноги, а затем резво уносится. Девочка выскакивает за дверь прежде, чем даже дьявол успевает моргнуть. Двери здесь без замков и сторожей, ибо защита этого дома – имя его хозяина. Проходит слишком много времени, прежде чем до нее доходит, что она не знает, куда идти или как вернуться.
Но она в квартале Таробе, откуда путь на юг ведет к руслу реки, а если двигаться в другую сторону, к Башне Черного Ястреба, то тогда она пойдет на север или на северо-восток. Ночные улицы Таробе освещены светом факелов. Но вскоре Соголон оказывается на незнакомой улице, где единственный влекущий ее свет – это белесая луна. Звук увлекает ее больше, чем зрение, потому что она догоняет мальчиков.
Башня Черного Ястреба становится заметно ближе, однако до нее все еще далеко. Соголон приближается к пространству, где днем шумит торжище, но сейчас оно заполнено голосами и трепетным светом факелов. Она выходит из-за угла и видит играющий рыжими языками кострище высотой с дом, а также мальчиков. Но не они, не их сборище волнительно пронзает ей сердце, а эти боевые причиндалы на их головах, локтях и коленях, соломенные доспехи палочных бойцов. Соголон находится в проулке, что выходит на площадь с костром; крыши урезают лунный свет и отбрасывают на нее черное затенение. Она отступает от тревожно-изменчивых бликов огня и наблюдает за происходящим из темноты.