– Соголон, познакомься с моими друзьями, – говорит Кеме.
Первым оборачивается старик, и Кеме начинает с него:
– Это Алайя. Не удивляйся, если где-нибудь в Малакале или Миту ты встретишь такого же, как он. Скорее всего, это будет его близнец.
– А если таких восемь или больше, то всё равно близнец? – интересуется старик.
– Больше восьми – это уже инцест, а не близнец, – поправляет соседка, и угол опять взрывается хохотом.
– Эту злодейку, что рядом, зовут Бимбола.
– Каждую бабу, видящую мужика насквозь с его дурью, клянут не иначе как злодейкой, – усмехается Бимбола и глазами указывает Соголон местечко, куда можно сесть.
Кеме продолжает:
– Семикрыла ты знаешь, но, наверное, впервые видишь его лицо. А слева от меня Берему, лев с самой гадкой пастью во всем Фасиси. Да, зверюга?
Лев снова издает утробный рык.
– А вот справа… Справа от меня та, кого бы вам лучше не знать.
Из темноты что-то шлепает Кеме по голове, сбоку.
– Женщина, чем ты меня, черт возьми, сейчас угостила?
– Тем, чем угощают Берему, – является в поле зрения та, видная. – Я Ому. А ты кто будешь? – спрашивает она гостью.
– Я Соголон.
Кеме смотрит на старика и спрашивает:
– Ну так что, Алайя, как там наш Король?
– Дворцу служишь ты. А я всего лишь гриот.
– Который знает о власти новости, неизвестные даже ей самой?
Алайя дважды стучит посохом по ковру.
– Король все думает свои думы, – возглашает он, и лев рычит.
– Да. Берему, напомни ему, чтобы не раскидывал дерьмо, – подает голос один из сидящих.
– Ничего, – успокаивает Ому. – Представь, что мы у тебя в спальне.
– Помолчи, – одергивает ее Кеме.
– Я ничего и не говорю.
– Зато думаешь. Берему, а что скажешь ты?
В ответ снова рык, затем урчание, а затем звук, которого Соголон от льва никак не ждала.
– Людям наверху, в небе, нет дела до Короля, кем бы он ни был, – говорит Алайя.
– В каком смысле?
– В смысле, что ваш принц держит себя так, будто корона у него уже на голове, а Король все глубже погружается в свои неясные думы. Две ночи назад он их почти уже завершил. Впервые за три луны принц явился во дворец, а его никто не вызвал. И тут Кваш Кагар решил, что надо бы поработать еще, даже встал и сделал несколько шагов, пока его не уложили обратно в постель. Видели бы вы лицо принца, когда Короля увозила колесница. Взгляд был такой, что можно плавить им серебро.
– Колесница далеко его не увезла, – вполголоса рассказывает Бимбола. – В Тахе его сняли с девки, как только она под ним затихла. Прямо среди улицы, а ему и наплевать, что его видели. Так после этого сангомины нашли ее дом и спалили дотла. Только на этой неделе те ублюдки-деточки…
– Бимбола, – встревает Кеме.
– Отстань, я говорю как есть, – отмахивается она. – С тех пор, как этот бесогон заполучил себе уши Аеси, и с тех пор, как Аеси провел его на верхи вместе с его выводком, Фасиси живет на острие ножа. Демоны носятся, бесчинствуют, подгребают всё, что хотят. Вы бы видели их на рынке, как они хапают всё, на что положат глаз! На прошлой неделе одна женщина возмутилась, так один из них отжег ей язык. Другой снес голову мужчине только затем, чтобы люди это видели. И боги да будут вам в помощь, если вы просто окажетесь у них на пути, ибо тот из них, кто не наступит, тот пройдет вас насквозь, чтоб лопнуло сердце! Счастье, если вы отделаетесь всего-то оторванным пальцем. Судей не зовите, они просто не придут. Демоны распоясались окончательно, не знают удержу. Всё королевство под ними стонет.
– Это не они распоясались, это кто-то дал им распоясаться, – высказывает предположение Алайя.
– Что же станет с этой землей, когда наш Король…
– Ому, замолчи, – требует Кеме.
Берему ревет.
– Ты тоже замолчи! – говорит ему Кеме.
Лев поднимается, недовольно фыркает и уходит в соседнюю комнату.
Алайя поворачивается к Соголон: