– Если вы все их забываете, то как же узнаете, какую именно перечитывать?
– Ты выбрала себе книгу?
– Увы, чтению я так и не обучилась.
Он смотрит на нее так, словно она призналась в неизлечимой проказе. Уже пожилой, отощалый, с сутулой спиной, и глаза со старческой поволокой, но, пожалуй, по-своему даже виднее, чем Кеме.
– Тогда что привело тебя в библиотеку? – спрашивает Олу. – Ведь там для тебя нет ничего?
– Тогда отправлюсь в архив. Это ведь тоже библиотека?
– Нет. Обычное заблуждение глупцов считать, что библиотека и архив одно и то же. Как раз наоборот. Библиотека – место, где знакомятся с текстами, архив же – место, где их прячут.
– Не вполне понимаю.
– Разумеется, не понимаешь. Идем со мной. Я направляюсь в свою комнату позади третьего дворца, но к тому времени, как я туда доберусь, могу запамятовать и саму комнату, и тот ли это дворец, и, возможно, даже тебя. Нам надо поторопиться.
Они отправляются в путь.
– Как тебя по имени?
– Соголон.
– Соголон. Кто тебя так назвал?
– Никто. Сама.
– Сдается мне, что ты даже не знаешь свою собственную кровь.
– А мне сдается, что это не совсем ваше дело.
Олу смеется. Громче, чем она ожидала. Улыбка оживляет его лицо и делает его моложе. Ах как ей хочется, чтобы капюшон упал!
– Уже скоро, когда я снова спрошу, как тебя звать, ты уж не обижайся.
За всё ее нахождение здесь эта прогулка самая продолжительная. «Может, он уже забыл?» – тревожно думает она. Они идут по извивам кирпичной дорожки, которая блуждает через запутанный сад, распадающийся на тропинки, а те снова на тропки с ответвлениями, похожими на пересохшее русло реки или ручья. Здесь растения и цветы, некоторые из которых она прежде никогда не видела. Военачальник Олу пока вроде при памяти; заблудиться здесь было бы просто боязно. Садовая дорожка выводит к мосту через речку, слишком вычурную, чтобы ее могли создать боги. Мост ведет к трем лестничным пролетам, по которым Олу взлетает с неожиданной легкостью; у Соголон при попытке угнаться за ним чуть сердце не выскакивает из груди. Вдвоем они добираются до лестничной площадки с выходом еще к трем пролетам, еще одной дорожке и тому «стройному» замку. Вблизи он смотрится еще выше; верхние этажи теряются в облаках.
– Ты кто и зачем за мной идешь? – спрашивает Олу не злобно и не настороженно, просто с любопытством.
– Вы сказали мне следовать за вами, иначе вы можете забыть.
– Ах да. Не припоминаю, но твое лицо внушает доверие. Следуй за мной.
Комната занимает целый этаж. По размерам она не меньше, чем та, что с фрейлинами принцессы, – большие окна, плиточный пол, массивные стулья, табуреты, ковры. А еще всё здесь покрыто черными письменами, в некоторых местах красными. Все стены испещрены углем, золой и чернилами, плитка на полу в краске, подушки тоже все в отметинах. Соголон не знает, как читаются письмена, но начинает улавливать, что они могут означать. Некоторые надписи гладкие и жирные, насыщенные чернилами так, что видны брызги от капель, а другие резкие и отрывистые как царапины, будто их черкали быстро и нервно, наперегонки с мыслями. Кое-где письмена вообще не разобрать – какое-то безумное месиво, слова, символы, знаки, рисунки лошадей, копий, колесниц и войны.
– Иной раз, начав фразу, я забываю, о чем она, прежде чем закончу, – говорит он. – Тогда я жду день, день думаю, а потом просто заканчиваю чем-то другим.
– Вы спешите, потому что голова от вас убегает. А вот здесь, на кувшине, что написано?
– «Спросить молока, если сейчас конец четверти луны». Сейчас конец?
– Нет. А на столе? Вот тут, вырезано ножом.
– «Мы… Договор с Увакадишу». Так и не дописано.
Соголон здесь нравится. Весь дом говорит ей то же, что и ему. Иногда ей удается по знаку угадать слово или его часть.
– Здесь написано «большой»? – интересуется она.
– «Большой зал». Зал пиршеств. Сам я пиров не люблю. Люди на них устраивают розыгрыши на предмет, что я помню.
– Вы об этом помните?
– Жрец фетишей говорит: мое проклятие в том, что я всё еще помню о своей забывчивости, и успокоение не наступит, пока я не забуду то, что я забыл. Или умру.
– А это «большое» про что?
– Большой зад. У леди Итулу он прямо как у кобылицы.
– А ум маленький, – говорит Соголон, и Олу смеется.
– Как твое имя?
– Соголон.
– Соголон. Интересно, кто тебя так назвал?
– Назвал так назвал, какая разница, – смелеет понемногу Соголон. – Это ты всё это пишешь?