Вур дернул за пучок сухого мха и разорванную ткань, служившие одеждой Эмбелис. Она развернулась, завитки на ее руках и лице колебались, когда она бессознательно подражала кипарисовой коре, которая стала влажной за ночь.
Ее тело изогнулось под неестественным углом, пока ее голова не оказалась на одном уровне с его головой.
— Это она.
Вур кивнул. Единственное пятнистое перо трепетало на его плече. Весна была в самом разгаре, и он снова линял.
Они смотрели, как захлопнулась дверь сарая.
— Может, нам схватить ее сейчас? — спросил Вур.
— Глупо с ее стороны уходить из дома в одиночестве, — сказала Эмбелис. — Она с кем-то встречается.
Рука Эмбелис резко дернулась, и она затащила в рот извивающегося жука, с явным удовольствием раздавив его.
— Кроме того, она очень опытна. И в отличие от Лаверна, я нахожу, что быть разрезанным вспышкой болезненно.
— Лаверн мертв. — Вур пожал плечами, и еще два перышка полетели к спутанным корням кипариса
— Именно об этом я и говорю. — Она отстранилась, уселась на ветку, обхватив ногами ствол, и прислонилась головой к коре.
— Значит, будем ждать?
— Да, ждать.
Из-за деревьев к сараю подбежал огромный черный волк.
Эмбелис зашипела.
Волк стал оборачиваться. Его тело извивалось, кости и мышцы скручивались, как кусок темной ткани. Мех линял, тая в воздухе, пока падал. Руки и ноги вытянулись, сотрясаемые конвульсиями, и обнаженный человек поднялся с земли. Он встряхнулся, и на мгновение Вур увидел его лицо и карие глаза, все еще светящиеся.
Уильям-волк.
Мужчина проскользнул в сарай.
Вур сидел окаменев, боясь пошевелиться.
Уильям-волк. Уильям-убийца. Зверь-перевертыш, который охотится на агентов «Руки». Единственный человек, который устоял против Паука и выжил.
Страх медленно таял. Волк был всего лишь еще одним человеком. Просто человеком.
— Мы должны предупредить Паука, — прошептала Эмбелис. — Он должен знать.
— Ты иди. Я останусь.
— Ты с ума сошел?
— Я могу парить. Он не может, я присмотрю за ним. Иди.
— Как хочешь.
Она повернулась, высвобождаясь из ствола, и соскользнула вниз, быстро двигаясь по лесной подстилке.
Вур собрался с мыслями, прикидывая. Уильям был просто мужчиной, мужчиной, который встречался с девушкой ради секса. После этого он будет пресыщен и неряшлив, а яд на когтях Вура был очень сильным. Если он точно рассчитает время… голова Уильяма-волка будет умолять оставить его в живых.
УИЛЬЯМ заглянул в маленькое окошко. Склад был только что подметен. Пучки сушеных трав свисали со стропил, наполняя воздух горьким ароматом. Он мельком увидел темные волосы Серизы, когда она поднималась по лестнице на второй этаж.
Он попятился, разбежался и прыгнул, вскарабкавшись по стене на крышу. Маленькое чердачное окошко было открыто. Внутри Сериза развернула одеяло на куче сена. Он нырнул в окно и вскочил на ноги.
Сериза застыла с одеялом в руках. Ее бледная рубашка обтягивала грудь. Ее длинные темные волосы рассыпались блестящей волной. Ее темные глаза, обрамленные бахромой длинных ресниц, расширились.
— Ты голый!
Такая красивая. Она должна стать моей.
Он затянул дикую сущность внутрь. Нет. Пока рано. У него был только один шанс.
Уильям обошел ее по кругу, выслеживая, пробуя ее запах, наблюдая, как она наблюдает за ним.
— Тебе нравится то, что ты видишь?
Она наклонила голову, рассыпав длинные волосы по груди. Сериза медленно перевела взгляд с его лица вниз до пальцев ног. Она сделала глубокий вдох.
— Да.
Уильям остановился и скрестил руки на груди.
— Нам нужно поговорить.
Сериза поколебалась секунду и села на сено.
— Ладно.
Он прислонился к стене.
— Я родился в Адрианглии. Я родился щенком. Это признак сильного перевертыша.
Она поморщилась.
Он должен был продолжить.
— На следующий день мать отдала меня Адрианглийскому правительству. Меня отправили в специальный приют для таких детей, как я. Первые две недели моей жизни я был слеп и беспомощен, и они не думали, что я выживу. Я выжил, а когда мне исполнилось три года, меня перевели в Академию Хоука.
Она сидела, накинув на колени одеяло, и смотрела на него большими глазами. Он почти ожидал, что она с криком убежит.
— С того времени, как мне исполнилось три года до шестнадцати лет, я жил в одной комнате. Это была голая камера с металлической двухъярусной кроватью, приваренной к полу, и решетками на окнах. Я делил ее с другим ребенком. Мне разрешили три смены одежды, расческу, зубную щетку и полотенце. У нас не было игрушек, и чтение, кроме школьных занятий, было запрещено. Моя жизнь состояла из упражнений, боевых тренировок и учебы. Что было то было.