Странно.
— Как прошло слушание? — спросила она.
— Мы вроде как победили, — ответил Кальдар. — Мы умрем на рассвете.
— Суд дал Ширилам двадцать четыре часа, — поправил Уильям.
— Да, но «мы умрем на рассвете послезавтра» звучит так драматично.
— А что, обязательно все время драматизировать? — пробормотала Кэтрин.
— Конечно. У каждого свой талант. Твой — вязать крючком, а мой делать мелодраматические заявления.
Кэтрин покачала головой и посмотрела на свою работу. Пряжа представляла собой сложную мешанину из волн, зубчатых колес и какой-то странной сетки.
— Что это такое? — спросил Уильям.
— Это шаль, — ответила Кэтрин.
— А почему пряжа мокрая?
— Это особый вид вязания крючком. — Кэтрин улыбнулась. — Для очень особенного человека.
Кальдар фыркнул.
— Кейтлин понравится, я уверен.
Он уже слышал это имя раньше… Кейтлин Ширил. Мать Лагара и Певы.
Какого черта им понадобилось вязать крючком шаль для Кейтлин? Может быть, в нем было зашифровано какое-то послание.
Уильям наклонился вперед и уловил запах, горький и очень слабый. Он щипал его за ноздри, и инстинкты завизжали.
Плохо! Плохо, плохо, плохо.
Яд. Он никогда раньше не нюхал его, но с простой люпиновой уверенностью знал, что шаль отравлена ядом, и ему нужно держаться от нее подальше.
Он заставил себя потянуться за шалью.
— Нет! — Кальдар сжал запястье Уильяма.
— Не надо к ней прикасаться, — сказала Кэтрин. — Она очень нежная и может испачкаться. Вот почему я вяжу в перчатках. Видишь? — Она погрозила ему пальцами.
Она солгала. Эта симпатичная женщина — икона с милой улыбкой солгала и глазом не моргнула.
Он должен был сказать что-то человеческое.
— Прости.
— Все в порядке. — Пальцы Кальдара соскользнули с его запястья. — Она ведь не обиделась, правда, Кэт?
— Нисколько. — Кэтрин одарила его приятной теплой улыбкой. Ее руки продолжали вязать отравленную пряжу.
Адская семейка.
— Ладно, я пошел за едой. — Кальдар повернулся на цыпочках и неторопливо зашагал прочь.
Кэтрин наклонилась к нему.
— Он свел тебя с ума, да?
— Он говорит. — Много. Слишком. Он тараторит, как девочка-подросток по мобильному телефону. Он становится слишком близко ко мне, и я могу свернуть ему шею, если он будет продолжать дышать на меня.
— Что есть, то есть, — согласилась Кэтрин. — Но он не так уж плох. Среди братьев я могла бы поступать гораздо хуже. Вы с Серизой вместе? Прям, вместе-вместе?
Уильям замер. Человеческие манеры были так же прозрачны, как грязь, но он был уверен, что это то, о чем не должны спрашивать.
Кэтрин смотрела на него, моргая длинными ресницами, с той же безмятежной улыбкой на лице.
— Нет, — ответил он.
Легкая гримаса тронула лицо Кэтрин.
— Какая жалость. Есть ли какие-то планы на то, чтобы вы были вместе?
— Нет.
— Поняла. Не говори ей, что я спрашивала. Ей не нравится, когда мы вмешиваемся.
— Не буду.
— Спасибо. — Кэтрин выдохнула.
Эта семья была похожа на минное поле. Ему нужно было сидеть тихо и держать рот на замке, прежде чем он попадет в новые неприятности. А если кто-то предложит ему свитер ручной работы, надо сворачивать ему шею и убегать в лес.
Ларк вошла в библиотеку с корзинкой, пахнущей свежеиспеченным хлебом и крольчатиной с вареными грибами. Рот Уильяма наполнился слюной. Он умирал с голоду. Почти настолько, чтобы не волноваться, что еда была отравлена.
Малышка опустилась рядом с ним на колени. Она была умыта и причесана. Она была похожа на уменьшенную версию Серизы. Ларк сняла тряпицу с корзины и вытащила кусок печеного теста.
— Пирог, — сказала она. — Это ты убил Певу?
— Да.
Ларк коснулась рукояти арбалета Певы.
— Тогда ладно. Можешь есть нашу еду. — Она разорвала пирог пополам, протянула ему половину и откусила оставшийся кусок. — Так велел дядя Кальдар. Чтобы ты знал, что он не отравлен.
Уильям откусил свою половину. На вкус он был похож на рай.
— Ты умеешь стрелять из арбалета?
Ларк кивнула.
Он взял арбалет Певы и протянул ей.
— Забирай.
Она замешкалась.
— Он твой, — сказал он. — У меня уже есть один, и мой лучше. — Арбалет «Зеркала» был легче и точнее.
Ларк посмотрела на него, посмотрела на арбалет, выхватила его из его рук, как дикий щенок крадет кость, и побежала, сверкая босыми ногами. Она резко развернулась в дверях. Черные глаза впились в него.