Выбрать главу

Сверкающий дьявол забрал их! Локи вырвался на свободу, и он взял власть на миром! Я повернул "Брунгильду" и направил ее по следам Хельмы и Фриды в ту сторону, куда они ушли. Мои слуги вылезли на палубу и стали просить меня повернуть обратно. Но я не согласился. Тогда они спустили лодку и бросили меня. Я вел яхту прямо по полосе лунного света. Я привязал руки к штурвалу, чтобы во сне не выпустить его из рук. Я вел судно вперед, и вперед, и вперед.

- Где был Бог, которому я молился, когда забирали мою жену и мою дочь? - крикнул Олаф Халдриксон.

И я как будто услышал слова Трокмартина, с горечью вопрошавшего о том же самом.

- И я оставил Бога, как он оставил меня, Ja! Я теперь молюсь Тору[Тор в германо-скандинавской мифологии бог-громовержец, богатырь, защищающий богов и людей от великанов и страшных чудовищ. ] и Одину[Один - в скандинавской мифологии верховный бог, дарователь побед и поражений, покровитель героев, сеятель военных раздоров], которые могут обуздать Локи.

Норвежец откинулся на спину, снова закрыв глаза.

- Олаф, - сказал я, - то существо, которое вы называете сверкающим дьяволом, забрало дорогих мне людей. Я, как и вы, шел по его следу, когда мы встретили вас. Вы пойдете со мной туда, где живет этот дьявол, и мы попытаемся отобрать у него и вашу жену, и вашего ребенка и, кроме того, моих друзей. Но сейчас вам нужно снова уснуть, иначе у вас не будет сил, чтобы справиться с предстоящим делом.

Олаф Халдриксон поднял на меня глаза, и то, что я прочитал в них, должно быть, видели души усопших в глазах того, кого древние египтяне называли Исследователем сердец[Исследователь сердец - имеется в виду божество, которое взвешивало сердца и грехи умерших египтян, чтобы определить их место в загробной жизни. Первоначально эти функции исполнял Анубис, постепенно они переходили к другим богам. ] в Судилище Озириса.

- Да, все правильно, - наконец промолвил он. - Я сделаю так, как вы сказали!

По моему требованию норвежец вытянул руку; я сделал ему еще один укол. Халдриксон лег на спину и вскоре уже спал глубоким сном. Я повернулся к да Косте. Вид у него был самый жалкий: мертвенно-бледное лицо покрывала испарина, тело била мелкая дрожь.

О'Киф, вздохнув, пошевелился

- Классно вы все это провернули, доктор Гудвин, - так классно, что я чуть было и сам не поверил вам.

- Что вы скажете по поводу его истории, мистер О'Киф? - спросил я.

Ответ прозвучал предельно кратко и нелитературно.

- Фигня! - сказал ирландец.

Признаться, я был слегка шокирован.

- Я думаю, что он чокнулся, доктор Гудвин, - быстро поправился О'Киф. А что я еще могу подумать?

Не задавая ему больше никаких вопросов, я повернулся к маленькому португальцу.

- Сегодняшней ночью у вас больше не будет причин для беспокойства, капитан, - сказал я. - Поверьте моему слову. Вам самому необходимо немного отдохнуть. Хотите, я приготовлю вам снотворное?

- Я делай то, что вы хотеть, доктор Гудвин, сайр, - ответил он с благодарностью. - Завтра, когда я лучше себя почувствовай... я бы хотеть разговаривай с вами.

Я кивнул в знак согласия. Он действительно чтото знает! Я приготовил португальцу изрядной крепости настойку опиума. Он выпил снотворное и удалился к себе в каюту.

Прикрыв дверь за капитаном, я сел рядом со спящим норвежцем и поведал О'Кифу свою историю с начала до самого конца. Пока я говорил, он почти не перебивал меня вопросами. Но потом, когда я закончил рассказ, он самым подробнейшим образом допросил меня, выуживая из моей памяти до мелочей все, что касалось изменения фаз свечения при каждом появлении Двеллера, и сравнивая их с наблюдениями Трокмартина этого же феномена в зале, где находилась Лунная Заводь.

- Ну, и что вы теперь думаете обо всем этом? - спросил я.

О'Киф молчал, разглядывая спящего Халдриксона.

- Совсем не то, что вам кажется, доктор Гудвин, - наконец серьезно ответил он. - Давайте-ка лучше спать. Во всей этой истории лишь одно не вызывает сомнений; вы, ваш друг Трокмартин и лежащий здесь человек в самом деле что-то видели. Но... - Он снова замолчал, а затем, с несколько уязвившей мое самолюбие игривостью, добавил: - Но я уже давно заметил, что, когда ученый имеет склонность к религиозным предрассудкам, о, это тяжелый случай!

- Но кое-что, пожалуй, я хотел бы вам сказать прямо сейчас, - продолжал О'Киф, пока я, открыв рот, судорожно искал подходящие слова. - Я всем сердцем молю Вога, чтобы нам не встретился ни "Дельфин", ни любое другое судно, у которого есть радиосвязь. Потому что, доктор Гудвин, мне до чертиков хочется прищучить вашего Двеллера.

- И еще одно, - сказал О'Киф. - В самом деле, док, не пора ли вам отбросить условности и называть меня просто Ларри. Знаете, профессор, пусть вы даже не вполне в своем уме, но вы мужественный человек и нравитесь мне.

- Спокойной ночи! - добавил он и, прихватив под мышку гамак, полез устраивать себе ночлег на палубе, хотя наш капитан настойчиво уговаривал Ларри воспользоваться его каютой.

Все еще не опомнившись от полученного комплимента, я проводил ирландца взглядом, выражающим довольно сложную гамму чувств. Суеверный! Это я то... всю жизнь ГОРДИВШЕЙСЯ тем, что моя научная деятельность посвящена служению фактам, и только фактам. Подумать только: суеверный... услышать такое, да от кого? От человека, который верит в баньши и слышит, как духи играют на арфе, видит лесных ирландских нимф и ничуть не сомневается в существовании лепрекоунов и прочей дребедени.

Я рассмеялся, отчасти раздосадованный, а в сущности совершенно счастливый от того, что Ларри пообещал поддержать затеянное мной рискованное предприятие. Составив вместе пару стульев и постелив на них подушки, я с наслаждением вытянул ноги, приготовившись к ночному бдению подле нашего больного.

ГЛАВА 9 ЗАТЕРЯННАЯ СТРАНИЦА ЗЕМНОЙ ИСТОРИИ

Когда я проснулся, солнце уже вовсю светило в иллюминатор каюты. Где-то рядом бодрым голосом напевали песенку. Я лежал на стульях и слушал.

Песня оказывала на меня такое же благотворное воздействие, как солнечное сияние и сильный напористый ветер, треплющий занавески.

Это Ларри щебетал, как утренняя пташка:

Жаворонок-крошка крылья расправляет,

От груди подруги в небо воспаряет.

Крылышки и перья как заря красны.

Голос его воспарил еще выше:

Песней славит солнце и приход весны...

Просыпайтесь, док! Уж хватит видеть сны!

Последняя фраза, как я хорошо понял, представляла собой вольную и не совсем почтительную импровизацию. Открыв дверь, я обнаружил за ней смеющегося Ларри.

"Суварна" с выключенными двигателями лихо неслась, подняв все паруса, а следом за ней, весело подпрыгивая на волнах, - "Брунгильда".

От ветра море покрылось барашками волн и мелкой рябью. Весь мир, насколько хватал глаз, казался голубым и белым. По обеим сторонам от нашей яхты мелькали маленькие стайки летучих рыб: прорезав серебром голубовато-зеленую воду и вспыхнув на мгновение в воздухе, они снова уходили под воду.

Над волнами, с криком ныряя в воду, носились чайки. Даже легкая тень мистического наваждения прошлой ночи не омрачала этот прекрасный и совершенно проснувшийся мир; и хотя где-то в глубине души я помнил о том, что подстерегает нас впереди, но сейчас, пусть даже на очень краткий миг, сознание мое освободилось от тягостных предчувствий.

- Ну, как наш пациент? - спросил О'Киф.

Он получил ответ от самого Халдриксона, который, должно быть, вышел из каюты сразу вслед за мною. Облаченный в пижамные штаны, блестя на солнце могучим торсом, норвежец размашистым шагом пересек палубу, представ перед нами. Все с некоторой тревогой посмотрели на него. Но беспокойство наше было напрасным: безумие оставило Олафа, и хотя в глазах у него по-прежнему стояла печаль, ничто уже в нем больше не напоминало разгневанного берсека[Берcек древнескандинавский воин. (Прим. пер.)].