Генерал Крипс вызвал Сирила Грея к себе.
— Боюсь, майор, — сказал он, — что ни одно командование в мире не возьмет на себя смелость воздать вам за ваши заслуги. Что есть, то есть: ваши безумные теории совпали с истиной. Однако это ничего не доказывает, кроме того, что на войне огромную роль играет случай. И такие случаи происходят буквально ежедневно. В конце концов, этим беднягам из бюро погоды тоже иногда удается попасть в яблочко. Однако даже если предположить, что ваш прогноз действительно заслуживает награды, британское командование все равно ничего не может для вас сделать, потому что, как вы наверное помните, наша беседа была сугубо неофициальной. Тем не менее, что касается меня, то я представлю вас к ордену Бани второй степени, а там будь что будет. Сейчас же, майор, вам следует незамедлительно отправиться к генералу Фошу, который желает представить вас двум джентльменам — г-ну Жоффру и г-ну Пуанкаре. Так что надевайте шпоры и седлайте коня — соседа по фронту не стоит заставлять ждать!
Генерал поспешно закончил свою речь, очевидно не желая заставлять новоиспеченного майора Грея искать слова благодарности. Однако, когда оба подали друг другу руки на прощание, их глаза встретились — и они поняли друг друга: и тот, и другой думали о судьбе Англии.
Итак, Сирил отправился в Париж, где его ожидали двое пока не знакомых ему людей. Победа изменила облик тыла. Беженцев больше не было, беспорядка тоже. По дорогам все еще тянулись обозы, но ощущение победы озаряло все вокруг, точно луч солнца на очистившемся от туч небосводе. Да и сами обозы, казалось, дышали уверенностью. Все было новое — винтовки, повозки, кони. Свежие полки весело шагали на фронт, распевая песни. Их бодрость и хорошее настроение были так сильны, что они передались и Сирилу. Ему повстречался полк алжирских стрелков, которых переводили на другой участок фронта — каждый стрелок был увешан трофеями, собранными па поле великой битвы. Сирилу захотелось обнять их — так велико было его восхищение этими дикарями, истинными воинами, не испорченными цивилизацией. Это была сама жизнь, одолевшая смертельную опасность, и сердце Сирила преисполнилось такой радости, что в глотке у него сама собой зарождалась песня.
Прошло немного времени, и сердце его вновь учащенно забилось, тронутое на сей раз ужасной картиной.
Воткнутое в край рва, у дороги торчало копье спаги, на котором висел большой плакат с грубо выведенными буквами: ESPION'. Движимый фатальным любопытством, Сирил подъехал поближе, спугнув одичавших собак, пожиравших что-то у основания этого мрачного надгробия.
Там лежал непогребенный труп с вонзенной в брюхо саблей; язык был вырезан. С первого взгляда было ясно, что это дело рук алжирцев — отрядов, потерявших из-за германских шпионов треть своего состава. Труп был основательно изуродован, однако Сирил все-таки узнал его: это был Дуглас.
И тут Сирил Грей совершил странный поступок, на который уже много лет не считал себя способным: он зарыдал.
— Да, теперь я знаю! — бормотал он. — Саймон Ифф прав. Только Дао! Я должен идти этим путем — путем того, кто движется вперед, отступая.
Утром следующего дня он явился на рапорт к представителям британских властей в Париже; одним из них был лорд Энтони Боулинг, который и представил его президенту и главнокомандующему.
На банкет он явился уже кавалером ордена Почетного легиона и сидел за столом при всех регалиях. Однако настроение у него было неважное: воспоминания об изуродованном трупе на обочине не покидали его. Не досидев до конца банкета, он извинился и покинул президентский дворец.
У ворот дворца стоял автомобиль; в нем находилась Лиза Ла Джуффриа.
Увидев Сирила, она выскочила наружу и обняла его за плечи. Захлебываясь, она рассказала ему о своем безумии и его последствиях, о том, как оно закончилось, как она искала его, не щадя сил, чтобы начать все сначала. Он слушал ее молча, и это молчание было преисполнено неисцелимой печали. Когда она умолкла, он покачал головой.
— Неужели у тебя не найдется для меня хоть слова? — воскликнула она, и в ее голосе слышалась неподдельная мука.
— Неужели ты не привезла мне хоть маленького сувенира? — спросил он тем же тоном, и она поняла.
— О, я знаю, что ты человек! — прошептала она. — Я это очень хорошо знаю!
— Я и сам не знаю, кто я, — ответил он. — Вчера я убедился, что игра окончена — по крайней мере, для одного из игроков.
И он в нескольких словах рассказал ей о страшном трупе у дороги.
— Поэтому, — сказал он, — возьми ту девушку, которая, пожалуй, больше всех пострадала от Дугласа — ну, эту свою гувернантку, — и поезжай в Америку. Найди там Лунное дитя. Там, возможно, у нас появятся новые задачи, которые мы должны будем решать вместе. Не знаю, не знаю; время покажет.
— Я поеду, поеду! — ответила она. — Поеду немедленно. Поцелуй меня… На прощание. В глазах мага вновь появились слезы; глубже, чем когда-либо, он осознал сейчас Печаль Вселенной. Он понял, насколько несовместимы все идеалы с законами обычной человеческой жизни. Медленно, мягко обняв Лизу, он поцеловал ее. Но Лиза не ответила на поцелуй: теперь — же она поняла, что это был не тот человек, которого она любила. Этого человека она не знала — или знала, но не осмеливалась любить. Влекомый некоей высшей идеей, он стал чужим. И, показавшись сама себе мелкой и недостойной, она отступила на шаг назад.
— Я еду, — произнесла она твердо, — и я найду ребенка, Прощай и будь здоров!
— Будь здорова и прощай, — эхом откликнулся он. Лиза села в машину. Сирил Грей, опустив голову, растворился в очаровании деревьев Елисейских Полей.
Он шел, ощущая лишь смертельную усталость, сам удивляясь этому и задавая себе бессмысленный вопрос, не болен ли он. В том же усталом недоумении он дошел до обелиска на площади Согласия, не заметив даже, что деревья уже кончились. И обелиск вдруг точно разбудил Сирила: его тень напомнила ему о мистериях египетской Магики, и душа его ожила. Ощущение у Сирила было такое же, как от прыжка в холодную воду. Легким шагом он двинулся к Монмартру. Орденский дом был превращен в госпиталь. И кто еще мог выйти ему навстречу, как не сестра Кибела?
Рядом с ней, внушая уважение всем своим обликом, стоял Саймон Ифф. За ними находились еще двое. Увидев своего бывшего учителя, Махатхера Пханга, Сирил нисколько не удивился; но что делает здесь Абдул-бей?
— Ну, заходи же, и здравствуй! — протянул ему руку Саймон Ифф. — Я тут тоже не сидел без дела. Не удивляйся: я давно следил за нашим юным другом и в последний момент успел-таки вытащить его из болота. Я объяснил ему, что шпионаж — дело самое собачье, и что смерть его ожидает соответствующая. Впрочем, он и сам уже догадывался об этом. Так что теперь он — кандидат нашего священного Ордена.
Молодые люди поздоровались; турок пробормотал несколько слов извинения, Сирил же лишь смущенно рассмеялся.
— Что с тобой, Сирил, тебе плохо? — воскликнула сестра Кибела, приглядевшись к нему повнимательнее: молодой человек и вправду едва стоял на ногах.
— Все правильно, за акцией следует реакция, удовлетворенно констатировал Саймон Ифф. — Тебе надо выспаться, Сирил, а потом — семь дней медитации по методу глубокого транса. За этим уж я прослежу!
— Есть одна медитация, — произнес Сирил твердо, — ее нашел сам Будда. Медитация над трупом, растерзанным дикими зверями. Я воспользуюсь ею.
Саймон Ифф не возражал. Он не знал того, что тогда открылось Сирилу Грею: труп Дугласа был его собственным трупом, ибо он внезапно ощутил свое единство со всеми живыми существами на свете, поднявшись тем самым на новую ступень познания мира.
Да, это была инициация, и был человек, также понявший это. Когда Сирил, опираясь на руку сестры Кибелы, прощался с друзьями, чтобы отправиться в отведенные ему покои, он увидел священный Свет.
Этот Свет горел в глазах Махатхера Пханга.