– Если ты будешь храпеть, тогда уж точно никто не заподозрит в тебе женщину – мужчины считают, что храпят во сне только они. На самом деле женщины порой храпят еще хуже, но мужчины этого не слышат, потому что сами спят как сурки.
Все трое рассмеялись.
– Ладно, я попробую, – пообещала Эсме.
Сестры критически оглядели новоиспеченного «сиамца» и нашли, что придраться вроде бы не к чему, Эсме и сама не узнавала себя в зеркале. Худощавый подросток в огромных очках выглядел нелепо, но ради своего спасения девушка была готова на любой маскарад.
– Какое имя ты себе выберешь? – спросила Ламун.
– А какое вы посоветуете? Сестры переглянулись.
– Может быть, Гун? – предложила Мей. – В приюте много мальчишек с таким именем.
Эсме поморщилась – «гун» в переводе означало «креветка».
– Не хочу быть креветкой. Но ты права – имя должно быть коротким.
– Тогда, может быть, Лек?
– Лек – прозвище, означающее «маленький»? Я думаю, пойдет, – кивнула Эсме, – в конце концов, я ведь маленького роста. Если кто-нибудь спросит мое полное имя, я назову что-нибудь труднопроизносимое типа Сомпрасерт Хантачана-бун. Тогда они скажут, что для них это слишком сложно, а я скажу: «В таком случае зовите меня Лек».
– А как ты собираешься разговаривать? – спросила Мей. – Если как обычно, то все поймут, что на самом деле ты не сиамец.
Эсме задумалась. Ее произношение действительно грозило серьезной проблемой. Большинство сиамцев говорило по-английски с характерным акцентом, и, если Эсме будет разговаривать, не искажая слов, это сразу покажется странным. Что ж, по крайней мере по-сиамски она говорит без английского акцента – общаясь много лет с сиамцами, Эсме успела хорошо освоить их язык; но вот голос…. голос у нее, разумеется, женский, и с этим что-то придется делать.
Попробовав так и эдак, Эсме наконец решила, что будет говорить «в нос» – так ее голос похож на мужской и в то же время звучит довольно естественно, поскольку характерная черта акцента сиамцев, говорящих по-английски, как раз состоит в том, что звуки «т» и «с» они произносят не совсем четко… Наморщив нос, Эсме произнесла несколько фраз.
– Отлично! – Сестры захлопали в ладоши. – Теперь твой голос не узнать!
– Все равно мне кажется, сиамцы не поверят, будто я настоящая сиамка, точнее, настоящий сиамец. Правда, лорда Уинтропа мне, может быть, и удастся обмануть и даже Чена, но на пароходе ведь будут еще другие.
– Ну и что! – фыркнула Ламун. – Пусть эти сиамцы даже и догадаются – как они скажут об этом лорду Уинтропу? Они не говорят по-английски, а он не понимает по-сиамски… А перевести, кроме тебя, некому…
– Логично, сестренка, – неожиданно раздался совсем рядом мужской голос, и брат Ламун поднялся со своей циновки – как оказалось, он лишь делал вид, что спит. – Не беспокойся, по-моему, теперь все в порядке! Если бы я не знал, кто передо мной, я бы ни в чем не сомневался. Почему другие должны сомневаться?
– Все равно я боюсь, – вздохнула Эсме. – Лорд Уинтроп меня видел, и не один раз, а целых три.
– Можно подумать, он только и ждет, что ты переоденешься мальчишкой и прибежишь к нему на пароход! Как же! Такие мужчины обычно считают женщин глупейшими существами, годящимися лишь на то, чтобы заниматься с ними любовью. Точнее, они хотят видеть женщин такими.
Эсме вздохнула – в словах сиамца была горькая правда. Во всяком случае, с ней лорд Уинтроп всегда разговаривал свысока. Вряд ли он поверит, что у нее хватило сообразительности для столь сложного плана, а если и догадается, кто перед ним, Эсме ничего не останется, как признаться в том, что для нее это оказалось единственным способом избежать брака с нелюбимым человеком. В конце концов, Уинтроп сам во всем виноват – кто просил его рассказывать Мириам о том злополучном празднике? Если удача улыбнется ей, то посол, глядишь, еще ей за все и заплатит. Хорошо смеется тот, кто смеется последним!
Несмотря на ранний час, в порту на реке Чао-Фиа царило оживление. Брат Ламун подвел Эсме – Лека к двум большим пароходам, на одном из которых собирался плыть лорд Уинтроп. Вскоре появился и сам посол в сопровождении молодого китайца – это, очевидно, и был его секретарь мистер Чен.
Брат Ламун представил ему Эсме, точнее Лека, и отошел в сторону.
Эсме молча ждала, пока Чен заговорит, справедливо полагая, что чем покорнее она будет себя вести, тем больше шансов у нее на успех.
– Так ты свободно говоришь по-английски? – обратился к ней Чен. – Это правда?
– Да, господин, – ответила она.
– Этот парень сказал, – продолжал китаец, – что ты из иезуитского приюта. Но когда лорд Уинтроп искал переводчика, тебя там не было…
– Конечно, не было, господин Чен. Я ездил с одним купцом – помогал ему продать шелк и только вчера вернулся.
– Как зовут этого купца?
– Мистер Уильям Майклз. – Эсме на всякий случай не стала называть вымышленное имя. Правда, Чен мог знать, что на самом деле Майклз в последнее время никуда не выезжал, но что ей еще оставалось, кроме как рисковать?
– У тебя есть какие-нибудь рекомендательные письма?
– Да, господин. – Эсме протянула ему письма, которые сама состряпала накануне. Под одним из них стояла подпись ее отца – подделать ее для Эсме не составляло труда, под другими – подписи вымышленных лиц.
– Сомкит! – окликнул Чей сиамца, стоявшего неподалеку. – Ты знаешь этого парня? – Чен указал на Эсме.
Сомкит замялся, очевидно, почувствовав, что от его ответа сейчас многое зависит.
– Мы знакомы? – спросил он у Эсме по-тайски.
– Кто вы? – вместо ответа спросила Эсме по-тайски же.
Чен подозрительно покосился на них, но ни Сомкит, ни Эсме не обратили на это внимания.
– Переводчик из консульства, – ответил Сомкит.
Эсме мысленно поблагодарила Бога за такую удачу. Она сразу поняла, как ей следует вести себя с этим Сомкитом. Скорее всего он вряд ли горит желанием бросать свою семью, если таковая у него есть, на несколько месяцев и плыть с лордом Уинтропом за сто верст отсюда, в какой-то Чингмэй, так что договориться с ним не составит труда.
– Я из иезуитского приюта, – сказала она, – меня прислали в качестве переводчика для его сиятельства. Так что если у вас нет желания ехать, то вы свободны.
Как и предполагала Эсме, Сомкит действительно обрадовался своему внезапному избавлению и тут же согласился подыграть ей.
– Да, я знаю этого парня, – уверенно произнес он, повернувшись к Чену. – Очень хороший переводчик!
– А о чем вы сейчас с ним разговаривали? – недоверчиво прищурился Чен.
– Я спрашивал у него о здоровье преподобного отца Джеймса, – ответил Сомкит. – Его преподобие – мой хороший друг.
Еще раз подозрительно покосившись на обоих, Чен пожал плечами и кивком головы отпустил Сомкита.
– Если ты правда из французского приюта, – обратился он к Эсме, – почему решил работать на англичан?
– Французские священники очень грубы. Они хотят, чтобы мы приняли их религию.
Это было правдой – отцы-иезуиты действительно требовали изменения веры от своих воспитанников.
– Англичанам нужно только, чтобы мы на них работали, а жить нам позволяют, как мы сами хотим.
Чен снова окинул «сиамца» с ног до головы внимательным взглядом и наконец согласно кивнул:
– Ладно, парень, не мешало бы тебя получше проверить, да времени у нас нет – сегодня мы отплываем. Но все равно сперва ты должен поговорить с его сиятельством. – Он повернулся, дав знак «сиамцу» идти за ним.
Следуя за Ченом, Эсме ощущала во всем теле нервную дрожь, но старалась не показать этого. Главное сейчас – чтобы лорд Уинтроп не узнал ее, тогда она сможет попасть на пароход; а там уж будь что будет…
С замирающим сердцем Эсме взошла на борт и через минуту уже стояла перед дверью одной из кают.
Чен постучался.
– Войдите! – раздался из-за двери знакомый голос.
Мысленно помолившись, Эсме переступила порог.
Каюта лорда Уинтропа оказалась не слишком большой: мебелью в ней служили кушетка и плетеный столик из пальмового дерева, за которым работал посол. Стол был завален бумагами, и Эсме невольно отметила, каким усталым выглядел человек, сидевший за этим столом. Ей вдруг захотелось приласкать его, разгладить складки на лбу…