Если она не принадлежала Талорку, то в тех чувствах, которые Лахлан пробуждал в сердце, и в том жаре, который его близость рождала в теле, не было ничего предосудительного.
– Подойди и позволь поцеловать тебя. А уж тогда выскажешь все, что думаешь.
Многозначительность предложения испугала, заставила вздрогнуть.
– Боюсь, вы намерены не просто поцеловать.
Он хотел увидеть ее обнаженной. Хотел прикосновений. О Господи! Она и сама мечтала о близости!
– Может быть, да, а может быть, и нет. – Он явно дразнил.
– А может быть, я даже позволю вам это сделать, – ответила Эмили с неожиданной для самой себя смелостью.
Объятия подарили истинную радость и чистое наслаждение, о возможности которого она и не предполагала. Покинув волшебный остров, неприступный замок и клан Балморалов, она уже не сможет испытать чудесного счастья. Именно в этот момент Эмили твердо решила идти до конца и в полной мере познать и прочувствовать все, что готов предложить странный, дерзкий, притягательный горец.
Лахлан дал слово сохранить девственность, и она от всей души хотела верить обещанию. При всей своей наивности Эмили отлично понимала, что женщины нередко позволяют прикосновения, не освященные брачными узами. Иоланта рассказывала сестрам невероятные истории обо всем, что происходит при дворе. События и картины шокировали, а порою вызывали откровенное отвращение. Но если на месте придворных дам и кавалеров представить себя и Лахлана… то впечатление вовсе не казалось ужасным.
Если ей предстоит превратиться в шлюху… что же, значит, так тому и быть. Она станет шлюхой. Сердце подсказывало, что близость и свобода возможны лишь с одним мужчиной на всем белом свете – тем самым, который считал себя больше чем человеком. Эмили смотрела в золотистые волчьи глаза, ощущала тепло и мощь неисчерпаемой жизненной силы и начинала верить даже этому самонадеянному заявлению.
Она приняла окончательное решение и уже не хотела ждать, пока вождь сделает первый шаг. Нет, сама! Только сама!
Эмили подошла, подняла руки к лицу Лахлана, встала на цыпочки и прикоснулась губами к его губам.
Балморал издал странный звук, очень похожий на звериный рык, склонился и овладел ее ртом – жадно, безоглядно, с головокружительной властностью. Целовал так, словно мечтал проглотить. Язык переплетался с ее языком, зубы хищно захватывали добычу, а пряный вкус и терпкий запах переполняли чувства.
Колени внезапно ослабли. Эмили сдалась и припала к Лахлану в надежде найти поддержку и опору. Сильные руки тут же сжали ее талию и приподняли над землей.
Эмили отчаянно обвила руками шею Лахлана и ответила на страстный поцелуй с равной страстью. Больше не было сил подавлять ее, держать под спудом. Объятие изменилось, одной рукой Лахлан продолжал властно поддерживать ее спину, но в то же время пальцами коснулся груди – так, словно хотел ощутить живое тепло через ткань платья и рубашки. Другая рука спустилась на ягодицы – начала гладить нежно и в то же время смело. От откровенной ласки в интимном уголке выступила влага.
Вот как, оказывается, мужчины прикасаются к тем женщинам, которыми мечтают овладеть. Немыслимо властное, это прикосновение заставляло мечтать о большем, побуждало требовать новых острых ощущений. Да, отчаянно хотелось впечатлений – смелых и неожиданных! И в то же время Эмили и сама не знала, к чему стремится, чего жаждет. Те чувства, которые подарил Лахлан, оказались настолько новыми и удивительными, что голова закружилась, а земля поплыла из-под ног. Хорошо, что Лахлан так крепко ее обнимал – без поддержки она наверняка бы упала.
Окружающий мир исчез; существовали лишь его запах, вкус его губ… его властное объятие. Все остальное навсегда утратило смысл. Не было ни прошлого, ни будущего, ни даже настоящего. Лишь один-единственный человек и один-единственный миг.
Внезапно Эмили обнаружила, что стоит уже без рубашки, хотя не заметила, когда и как это произошло. Все случилось именно так, как обещал Лахлан. И она ничуть не смутилась, не ощутила ни малейшего стыда. Казалось вполне естественным, что он смотрит, прикасается, пристально и нежно изучает тело. Так не поступал еще ни один человек на свете.
Сейчас, в этот единственно важный миг между прошлым и будущим, она принадлежала ему, и только ему, не могла и не желала думать ни о чем ином.
Летнее солнце ласково согревало кожу, но даже оно не могло сравниться с жаром взгляда. Карие, с золотым ободком, глаза опаляли вечным как мир огнем. Но еще откровеннее оказалось притяжение мощного, возбужденного нетерпеливым вожделением мужского естества. Да, вождь скинул плед и теперь спокойно и гордо стоял перед ней – прекрасный и торжественно обнаженный. Орудие мужественности, прочное и твердое, словно жезл, смотрело в небо.
О Господи!
– Никогда не думала, что оно окажется таким огромным, – испуганно прошептала Эмили.
– Оно? – с тихим смехом переспросил Лахлан. Она показала вниз.
– Он.
– Он?
– Ваш пенис, – наконец осмелилась произнести Эмили. Лахлан улыбнулся. Улыбка получилась восхитительной.
Она согревала, как не могло согреть даже прикосновение.
– А ты много об этом думала? – чуть насмешливо поинтересовался он.
– Только в последнее время.
В золотистых глазах мелькнуло мужское самодовольство.
– После встречи со мной?
– Может быть, – неуверенно произнесла Эмили.
– Мужчина должен быть большим… женщина маленькой. Безупречное соответствие. Так решила природа.
Но ведь он сам говорил, что познать это соответствие с ним ей не суждено. Эмили молча смотрела и изо всех сил пыталась совладать с желанием вытянуть руку и прикоснуться. Она никогда не предполагала, что способна на подобную дерзость, и все же едва сдерживалась.
– Хочешь дотронуться? – спросил Лахлан, словно читая мысли.
– Да.
– Ну так не бойся!
Эмили осторожно провела по клинку пальцем. Почувствовала ответное движение и непроизвольно отдернула руку. Лахлан засмеялся:
– Все в порядке.
– Но…
– Прикосновение очень приятно.
Она снова заглянула в глаза и увидела в золотой глубине такой же голод, какой испытывала сама. Неведомое, похожее на восторг чувство рождало смех… однако не обычный – настоянный на веселье, а смех чистой, ничем не замутненной радости. Эмили до сих пор не довелось познать мужчину. Она не могла назвать себя любимицей в отцовском доме. И все же судьба распорядилась так, что этот прекрасный и могучий вождь воинственного клана стоит перед ней обнаженным и сгорает, трепещет от неутолимого вожделения.
Удивительно! Непостижимо! Чудесно!
А Лахлан тем временем смотрел в фиалковые глаза и читал в них пробуждение женской чувственной силы. Лишь усилием воли смог он совладать с острой потребностью уложить желанную на спину и погрузиться в ту шелковистую влагу, которая – он нисколько не сомневался – ждала его между ног. Прекрасные глаза Эмили не замутил расчет, не затуманило сомнение. В прозрачной глубине хрустально-чистым светом сияло безмерное счастье.
Ей нравилась его реакция, нравилась собственная власть. Честный, открытый ответ, достойный волчицы, – хотя она всего лишь слабый человек, одна из дочерей Евы.
Нельзя забывать эту истину, как бы он ни увлекался. Он не возьмет ее целиком, не посеет собственное семя в ее чрево. Обещал не нарушить девственности, и сдержит данное слово. Тем более что обладание девственницей неизбежно налагало пожизненные обязательства, а он вовсе не собирался связывать себя неразрывными узами.
Как бы он ни желал эту женщину, ни за что не повторит роковую ошибку отца, ни за что не ступит на узкую, скользкую, извилистую тропинку страсти. Слишком опасными, слишком тяжкими могут оказаться последствия – не только для него самого, но и для всего клана.
Эмили нежно сомкнула пальцы вокруг пениса – так, словно делала это тысячу раз. Погладила.