– Спрячься и оденься.
Махнул рукой в сторону кустов – они росли так густо, что могли бы скрыть даже от волчьего взгляда. А тот, кто бежал к озеру, был всего лишь человеком.
Лахлану незачем было принимать волчье обличье, чтобы издалека узнать запах Ульфа. Даже в образе человека чувства его оставались исключительно острыми, хотя и уступали звериным.
Эмили на лету поймала одежду и юркнула в заросли.
– А вы собираетесь встретить воина голым?
– Это мой брат.
Через мгновение плед приземлился примерно в футе от кустов.
– Оденьтесь.
– Пленницы не приказывают вождям.
– А я приказываю.
Наивная дерзость рассмешила. Да, такой женщины еще не приходилось встречать – ни среди волчиц, ни среди людей. Едва Лахлан успел поднять плед, как на берегу показался Ульф.
Брат выглядел хмурым, даже насупленным. Сам по себе факт не вызывал удивления: Ульф улыбался еще реже, чем сам Лахлан, – но вот откровенно осуждающий, даже обвиняющий взгляд раздражал. Ульф считал, что родство дает право открыто выражать собственное мнение, и вождю нередко приходилось ставить брата на место, пусть и в шутливой форме. Ведь он не виноват в том, что родился не оборотнем, а всего лишь человеком.
Лахлан сочувствовал Ульфу. Он был старшим из братьев, и именно ему в будущем предстояло возглавить стаю. Но когда настало время первого превращения, ровным счетом ничего не произошло. Отец не мог утаить разочарования; мать не скрывала радости и облегчения, а самому Ульфу пришлось смириться с неизбежным: вопреки всеобщим ожиданиям ему не суждено было стать вождем клана Балморалов. Присущие обычным людям признаки проявлялись с детства, однако отец отказывался их замечать и не уставал твердить, что оба его сына – волки.
Вождь ошибался. Способность к перевоплощению досталась лишь одному из мальчиков – младшему, Лахлану. Спустя всего неделю после первого волчьего полнолуния его начали готовить к ответственной роли вождя клана. Ульф не возражал. Он прекрасно понимал, что человеку не суждено победить в соперничестве с оборотнем. Оспорь он первенство брата, тот непременно бросил бы вызов. Не из стремления к превосходству и власти, а во имя блага клана.
Всю жизнь Лахлан заботился о сородичах. Чувство ответственности не угасло даже в эти минуты.
– Где она? – требовательно произнес Ульф, даже не поздоровавшись.
Лахлан слышал, как Эмили замерла. Даже перестала одеваться. Во всяком случае, затаила дыхание – наверное, для того, чтобы расслышать ответ.
Поправляя плед, Лахлан кивнул в сторону кустов.
Ульф еще больше нахмурился:
– Какого черта она там делает? Ты совсем мокрый. И только что стоял голым. Неужели совокупляешься с вражескими отбросами в воде? А я-то думал, что тебе нравится это делать только с волчицами.
Резким ударом Лахлан молниеносно сбил брата с ног.
– Последи за языком.
Ульф хотел было обидеться, но в этот момент осознал, что сгоряча наговорил немало лишнего. Ведь Эмили ничего не знала о двойственной природе вождя и других криктов – собственно, точно так же как не знали о ней те члены клана, которым судьба назначила лишь человеческую сущность. Ульф понимал, что раскрывать секрет оборотней перед непосвященными недопустимо. Вина за это была настолько велика, что по законам клана каралась неминуемой смертью. И даже близкое родство с вождем не способно было изменить закон.
Лахлан понятия не имел, что способна сделать Эмили, узнав секрет стаи. Но она человек, а потому рисковать нельзя.
Чтобы отвлечь внимание и от грубой ошибки брата, и от собственного ответа, он возразил против другого утверждения:
– Она вовсе не отбросы, и от нее никто не отказывался.
Эмили пробурчала что-то относительно нахальных мужчин, которые суют нос в чужие дела. Не приходилось сомневаться: она слышала каждое слово.
Ульф поднялся. Казалось, ворчание Эмили прошло мимо его ушей.
– И все же она принадлежит врагу.
– Но он же отказался. – Обсуждать Синклера Лахлану уже отчаянно надоело.
– И ты намерен воспользоваться отказом? – не преминул уколоть Ульф.
Лахлан не захотел понять намека.
– Нет, – коротко и просто ответил он.
Эмили была человеком. Но ведь и сам Ульф был человеком. Ее никак нельзя было назвать отбросами другого вождя, а потому Лахлан имел полное право взять ее себе. Какие возражения мог выдвинуть Ульф? Никаких – если, конечно, как и сам Лахлан, не думал о будущих детях. Они должны были родиться оборотнями.
Ульф лучше всех понимал, какую цену приходилось платить в том случае, если ребенок оборотня и человека рождался не волком, а слабым младенцем. Народ криктов и без того не отличался плодовитостью, а уж продолжить род и не передать по наследству редчайший дар считалось настоящей трагедией.
– Сейчас ты очень похож на мужчину, который поступает не по велению разума, а по приказу вожделения.
Замечание показалось особенно обидным – ведь в справедливости трудно было усомниться.
И все же гордость не позволяла признать очевидное.
– Если бы ты только знал, брат, как надоело твое вечное брюзжание. Можно подумать, что рядом не мужчина, а нудная старуха.
– И все же нудная старуха лучше, чем мужчина во власти зверя.
Обычно Лахлан пропускал подобные замечания мимо ушей, но сейчас терпение лопнуло. Братец явно забыл, кто здесь главный.
– Смотри, как бы зверь не набросился на тебя. – Угроза прозвучала откровенно, даже злобно.
Ульф болезненно сморщился, но тут же взял себя в руки. Самообладание и сила воли вызывали уважение. Лахлан не переставал восхищаться братом-человеком. Жаль, конечно, что небеса не даровали способность к перевоплощению, но и в человеческой ипостаси он обладал удивительной мощью натуры.
Опасаясь, как бы Эмили не услышала лишнего, Лахлан отвел Ульфа подальше от кустов. Девочка уже наверняка справилась с одеждой и теперь просто пряталась. Почему она не выходит из укрытия? Смущается? Не хочет встречаться с Ульфом?
Футах в тридцати от зарослей вождь остановился.
– Ну, говори, с чем пришел.
Ульф упрямо сжал кулаки.
– Сначала честно скажи, собираешься ли жениться на этой женщине?
– Зачем спрашиваешь? Сам же прекрасно знаешь, что она человек. А значит, мне не пара.
– То же самое ты готов сказать и о дочерях нашего клана?
– Конечно.
– Боишься, что секрет оборотней окажется разоблаченным?
– И это тоже.
Смешанные браки издревле несли в себе подобный риск. Именно по этой причине в давние времена союз волка с человеком находился под строжайшим запретом. Однако с тех пор как крикты присоединились к кельтским племенам, закон уже утратил силу. И все же многие придерживались старинных традиций. Но отец поступил иначе.
– Боишься, что все твои дети окажутся такими, как я, и никто не унаследует священный дар? – В голосе Ульфа звучала горечь.
– Кто же, как не сами крикты, а особенно вожди, обязаны заботиться о продолжении рода?
– Не забывай: я такой же воин, как ты, а может быть, и лучше – хотя бы потому, что звериные инстинкты не нарушают логики человеческого разума.
Лахлан, конечно, не мог согласиться с хвастливым утверждением. Но разве можно объяснить тому, кто ни разу в жизни не перевоплощался в волка, какую силу, какие невероятные возможности заключает в себе таинственный дар перевоплощения? Волчье начало ничуть не угнетало способности к логическому мышлению, но добавляло недоступной человеку проницательности и хитрости.
– Давай прекратим бесполезный спор. Я ведь уже сказал, что не собираюсь удерживать эту англичанку. Почему – не имеет значения.
– Может быть, не имеет значения для тебя.
– И для тебя тоже. Решения и мысли вождя не тема для обсуждения.
– Чертовская самоуверенность.
– Эмили считает, что таковы все жители Хайленда.
Ульф воспринял шутливое замечание серьезно.
– Она не слишком-то высокого мнения о нас.