Как легко поддаться желанным иллюзиям и поверить, что ласки и нежность – проявление не только вожделения, но и иных, более глубоких чувств. Эмили не жалела о том, что позволила многое – и возлюбленному, и самой себе. Если от этого она станет не леди, а шлюхой… что ж, значит, так тому и быть. Зато сейчас, пусть на один лишь короткий миг, познает безмерное счастье.
Эмили провела ладонью по обнаженной, покрытой кудрявыми плотными волосками мускулистой груди.
– Ты такой твердый.
– Да, – гордо согласился Лахлан и ткнул ее в бедро. – Очень твердый.
Она засмеялась и ущипнула его за ягодицу – такую же упругую, как и грудь.
– Глупый, я о твоем теле.
– И я о теле. Может быть, мы говорим о его разных частях?
– Вполне возможно. – Эмили опустила руку и погладила готовый к бою клинок. – Вот эта часть точно тверже всех остальных. Факт сам по себе о многом говорит!
– В настоящий момент даже кричит.
Эмили снова рассмеялась, и Лахлан поцеловал подругу, наслаждаясь безмятежной радостью.
Они снова дарили друг другу ласки. Но не так, как раньше – жадно и страстно, с почти плотоядным восторгом, – а мягко, неторопливо и несуетно. Напряжение тем временем неумолимо росло. Лахлан дотрагивался смело и приглашал к дерзости возлюбленную. Наконец возбуждение достигло вершины и стало почти лихорадочным. Эмили заставила возлюбленного перевернуться на живот и принялась исследовать спину.
Одной рукой откинула с шеи и плеч длинные спутанные волосы, а другой – кончиками чутких пальцев – провела по позвоночнику. Лахлан вздрогнул.
– Приятно? – спросила Эмили хриплым от желания голосом.
– Да.
Она снова прочертила ту же линию, но этого уже казалось мало. Хотелось большего – жарких прикосновений, обладания. Она прижала ладонь к мощным выступающим мышцам, а потом начала массировать – почти так же, как месила тесто. Как хорошо, что она привыкла к этой работе ладони стали сильными и легко справлялись даже с самыми твердыми участками. Наконец настала очередь ягодиц Лахлан доверчиво раздвинул ноги и позволил пальцам проникнуть в самые потаенные, самые чувствительные уголки.
Удовольствие оказалось настолько острым, что он невольно издал уже знакомый, похожий на рокот звук, который так нравился Эмили. От старания она даже прикусила губу. Хотелось доставить радость, подарить мгновения счастья. Осторожно взяла в ладонь заветные шары.
– Да! – прорычал Лахлан в покрывающий кровать мех.
Эмили сжала ладонь чуть настойчивее, и он едва смог удержаться на месте. Эмили склонилась, принялась целовать и щекотать языком.
Лахлан выскочил из постели, перевернул возлюбленную на спину, подмял под себя. Посмотрел прямо, очень серьезно – золотыми, полными света глазами. Эмили невольно затаила дыхание.
Пальцы Лахлана проникли в ее лоно и принялись ласкать горячую влагу, стремясь к самому чувствительному уголку.
– Совсем недавно ты предложила мне свою девственность. И вот сейчас я торжественно прошу разрешения войти в твое драгоценное тело.
Эмили застонала. Сквозь туман страсти она не сразу поняла, о чем говорит Лахлан. А когда это наконец произошло, созданная воображением сладкая фантазия треснула и рассыпалась, словно разбитая мозаика. Дыхание остановилось. Ведь он совсем не любил ее и меньше всего стремился к полному и безоговорочному обладанию. Как же случилось, что бесстрашный воин все-таки утратил контроль над собственным телом? Ведь ласки казались такими нежными, такими осторожными! Должно быть, рассудок покинул возлюбленного, раз он предлагает роковой шаг!
Да, не стоило прикасаться так смело. Но разве она могла предвидеть последствия?
Эмили отрицательно покачала головой.
Лахлан насупился, взглянул разочарованно и в то же время удивленно:
– Так что же, ты меня отвергаешь?
Горло почему-то сжалось, и слова с трудом нашли путь:
– Отвергаю. Потому что ты этого не хочешь.
В интимные складки осторожно проник кончик пальца.
– Хочу, Эмили. Мечтаю слиться с тобой!
Ощущение завораживало. И все же она не имела права прятаться за физическим экстазом, когда речь шла о собственном будущем. С неожиданной силой, порожденной острым отчаянием и мучительной душевной болью, Эмили оттолкнула того, кто еще недавно был близок и дорог, скатилась с кровати и больно стукнулась о холодный каменный пол.
Тут же вскочив, она сказала:
– Нет, ни за что не стану заманивать тебя в ловушку, ни за что! Может быть, ты утратил самоконтроль из-за того, что уснул рядом со мной? Больше это не должно повториться. Думаю, мне лучше уйти. А если нам снова доведется оказаться вместе, никогда больше не посмею прикоснуться к тебе так, как сегодня.
Со слезами на глазах она принялась собирать разбросанную по комнате одежду. Рубашку обнаружила на полу. Схватила и хотела было натянуть через голову, однако не успела. Лахлан вырвал ее из рук. Через мгновение на ее плечо легла тяжелая ладонь.
– Что с тобой?
Отчаянно оплакивая утраченное ощущение счастья Эмили судорожно вздохнула:
– Я же обещала не заманивать в ловушку похотью. Отпусти, пожалуйста. Мне правда пора уходить.
Если она останется, то непременно уступит. А потом когда вожделение получит награду и схлынет, Лахлан ни за что не простит. Особенно если им удастся познать истинную близость.
В это мгновение Лахлан взял ее за руки – неожиданно со странной нежностью – и привлек к себе. Золотистые глаза излучали теплое сияние.
– Верность данному слову делает тебе честь, милая Эмили. И все же обещание пора забыть. Пожалуйста, вспомни лучше о недавнем намерении подарить мне свое тело.
– Нет! Такого я не говорила!
– Но ведь предлагала отдать девственность! Неужели будешь отрицать?
– Нет, – с трудом выдавила Эмили. – Это случилось еще до того, как ты решительно высказался против серьезных отношений!
– Вождь вполне мог изменить мнение. – Лахлан говорил спокойно, рассудительно, однако тело предательски выдавало и волнение, и страстное желание.
– Это говоришь не ты. Это кричит вожделение. – Сейчас Эмили почти ненавидела возлюбленного за слабость. Разве он не знал, как трудно отказать, отвергнуть собственное глубочайшее желание? – Тебе не нужна простая женщина. А если мы совершим акт любви и окажемся истинно близки, выбора не будет. Вся вина падет на мои плечи.
– Если вдруг выяснится, что мы священные супруги, благодать будет означать лишь то, что Господь создал нас друг для друга.
– Но ведь ты не веришь в чудо! Не веришь! Я должна уйти! Отпусти, пожалуйста, – взмолилась Эмили.
Лахлан покачал головой. Лицо утратило мягкость и тепло, стало непроницаемым.
– Хочу тебя. Никого больше – ни женщину, ни волчицу. Тебя, и только тебя.
– Как только я уеду к Синклерам, желание пройдет.
– Да я скорее убью Талорка, чем позволю забрать тебя!
– Не говори жестоких слов! Он брат Кэт – не забывай!
– Но не твой суженый.
– Нет. Я же говорила, что ни за что не выйду за него замуж.
– Это не имеет значения. Все равно ты не принадлежишь Синклерам и никогда не будешь принадлежать. Теперь ты наша – отныне и навсегда. – Лахлан поднял с пола красивое платье английского фасона и яростно разорвал его на клочки – еще одно яркое доказательство полной утраты самоконтроля. – Ты принадлежишь клану Балморалов и должна носить наш тартан!
Эмили горестно взглянула на кучку жалких тряпок.
– Не могу.
– У тебя нет выбора.
Боль сжала сердце.
– Но ты же не собираешься на мне жениться.
Ответить Лахлан не успел: раздался тяжелый, настойчивый стук в дверь. Потом послышался голос Ульфа. Воин что-то торопливо говорил на своем языке. Что именно, Эмили не смогла разобрать, однако тон безошибочно выдавал настойчивость и крайнее нетерпение. Лахлан нахмурился и быстро пошел открывать – даже не потрудившись одеться.