В этом браке можно одновременно защитить сестру и познать счастье. Горцы не случайно говорят, что подчиняются королю лишь тогда, когда хотят: до тех пор пока Эмили не вернется с позором домой, Абигайл ничто не угрожает. Отец заплатил немалую цену, которой потребовал от него английский король. Ну а королю Шотландии вряд ли придет в голову проверять точность исполнения приказа.
Но даже если монарх вдруг решит проверить, то наверняка «укрощение» дикого Лахлана Балморала устроит его не меньше, чем покорение Талорка Синклера.
И все же оставались сомнения в правильности поступка. Эмили искоса взглянула на Лахлана. Вождь выглядел спокойным и несокрушимо уверенным в себе. Невозмутимость возлюбленного подействовала магически: в мятущейся душе внезапно воцарился мир. Да, все будет хорошо. Если уж вождь Балморалов изменил решение жениться на «своей», значит, действительно полюбил. Возможно, он и сам пока еще не осознает чувства. Возможно, никогда не пожелает признаться в слабости. И все же в душе родилась и крепла любовь.
Без любви он ни за что на свете не согласился бы жениться на обычной женщине, а уж тем более не начал бы настаивать на браке и уговаривать невесту. Лахлан говорил, что и раньше собирался сделать ее своей, однако тогда им руководило лишь вожделение. Но сейчас, после всего, что случилось в последнее время, о вожделении не могло быть и речи. Так что решение жениться можно было считать серьезным и вполне осознанным.
А обещание любить детей? Оно многого стоит! Возможно, в один прекрасный день гордый вождь признается в любви и к их матери…
Вот так Эмили наконец привела в порядок собственные чувства и мысли. И вдруг услышала протяжный вздох Талорка:
– Может быть, ты все-таки выйдешь замуж за меня? Пока священник здесь, это можно организовать без особого труда.
Не тратя больше ни секунды, Эмили почти прокричала слова клятвы – под веселый смех Синклера.
Едва церемония закончилась, Лахлан поцеловал молодую супругу с такой неподдельной страстью, что Эмили не удержалась, крепко обняла мужа и ответила горячо и искренне. Не скрывая нежности, он взял ее на руки, прижал к груди и понес вверх по лестнице – в спальню. Вслед влюбленным неслись радостные крики.
Оказавшись наконец в комнате, Лахлан плотно закрыл дверь. Времени терять не стал и не позволил жене ни задуматься, ни усомниться.
Когда Эмили опомнилась, они уже лежали в постели – нагие.
– Не забывай, что, как только все свершится, пути назад уже не будет, – серьезно предупредила Эмили.
Несмотря на уверенность в чувствах мужа, она все-таки решила предоставить шанс к отступлению – последний. Что ни говори, а женитьба на обычной женщине шла вразрез с его жизненными планами оборотня и вожака стаи.
– Пути назад не было уже с первой нашей встречи, да вот только я упрямо не хотел этого признавать.
Заявление показалось слишком легкомысленным, почти игривым.
– Мне не до шуток, Лахлан. Пока девственность со мной, ты можешь аннулировать брак. Но как только супружеские права вступят в силу, я уже не позволю выкинуть себя словно никчемную вещь – даже если нам не удастся достичь истинной близости.
– Ни за что тебя не отпущу.
Слова прозвучали как клятва, и Эмили поняла, что они родились в сердце – тем более что супруг подкрепил их страстным поцелуем.
А потом начались прикосновения – такие чудесные, каких еще не случалось раньше. Возбуждение перешло все мыслимые границы и превратилось в желание, в жажду близости. Эмили широко раздвинула ноги, умоляя как можно быстрее соединить тела, облегчить палящую боль вожделения.
Неожиданно, в самый последний момент, Лахлан остановился.
– Предлагаю свое тело и всего себя. Готова ли ты принять меня таким, каков я есть, Эмили Балморал?
Ответ мог быть лишь одним:
– Готова.
– И хочешь впустить меня в свое тело?
– Да. Хочу, чтобы ты стал частью моего тела и моей души.
– Что ж, так тому и быть, девочка. Отныне и навсегда.
Лахлан решился на последний рывок. Напряженная плоть причинила острую боль, и Эмили не удержалась от крика.
Лахлан с несказанной нежностью провел ладонью по лицу жены. Удивительно, но обычно такая уверенная рука дрожала.
– Расслабься, любовь моя. Мало того, что я хочу тебя взять. Ты должна принять, впустить меня.
– Но как? – Этого Эмили не знала, хотя отчаянно стремилась понять.
Лахлан опустил руку и пальцем осторожно коснулся тайного уголка. Прикосновение оказалось желанным. Эмили выгнулась, стремясь оказаться как можно ближе, опасаясь потерять хотя бы одно-единственное сладкое мгновение. Возлюбленный продолжал ласкать, щедро даря удовольствие.
– Как хорошо, – пробормотала Эмили.
– Да. Думай только о приятном, милая. – Голос звучат неровно.
Эмили так и сделала и скоро почувствовала, что действительно расслабилась.
Лахлан осторожно, короткими движениями начал путь вперед – до критического барьера, преодоление которого несло острую боль. Эмили снова вскрикнула и попыталась увернуться, избавиться от неприятного ощущения.
Лахлан держал ее, прижимая собственным тяжелым телом.
– Боль неизбежна. Другого пути нет. Не знаю, как ее избежать.
Пылающие глаза убеждали в абсолютной искренности, и этот огонь почему-то успокоил и утешил больше самих слов.
– Острая, но короткая боль лучше, чем тупая и долгая, – прошептала Эмили.
Лахлан кивнул и, словно приняв отчаянное решение, прорвался сквозь барьер и погрузился полностью, до самого основания.
Эмили не смогла сдержать слез, однако на сей раз уже не пыталась оспаривать обладание. За болью непременно последует наслаждение. Так должно быть, иначе все женщины давным-давно скрылись бы за монастырскими стенами.
Лахлан замер и поцеловал возлюбленную.
– Скоро будет лучше.
– Обещаешь?
– Обещаю.
– Но пока очень больно!
– Прости, любовь моя.
Еще один нежный поцелуй, а за ним – снова ласковое прикосновение пальца. Скоро боль притупилась, а потом и вообще скрылась за приятными ощущениями.
Дискомфорт не пропал окончательно, но удовольствие брало свое. Эмили даже осмелилась слегка пошевелить бедрами. Лахлан повторил движение, а потом начал раскачиваться, продвигаясь все дальше и даря наслаждение удивительной, неизмеримой глубины.
Не в силах лежать спокойно, Эмили постоянно двигалась. Лахлану понравилось: он шепотом поощрял ученицу и даже просил новых движений. Сейчас он зависел от нее ничуть не меньше, чем она от него. Сознание собственной значимости придало смелости и свободы. Скоро тела слились в неразделимое целое. Лахлан воскликнул что-то на родном языке и, крепко сжимая любимую в объятиях, вместе с ней взлетел на вершину блаженства.
А Эмили вновь прошептала заветные слова любви.
Лахлан без сил рухнул прямо на нее, но тут же повернулся на бок и прижал к себе с такой силой, словно не мог стерпеть даже мгновенной разлуки.
Прошло немало времени, прежде чем он заговорил снова.
– Отец был мудрым человеком, хотя и чересчур горячим. Должно быть, он давно заметил в характере брата те черты, которые утаились от моего внимания. Мы все считали, что отец изменил отношение к Ульфу из-за того, что в нем не оказалось звериного начала. Однако я помню, как сам Ульф реагировал на неудачу в перевоплощении. С тех пор он с каждым днем становился все мрачнее и угрюмее. Начал нападать на других мальчишек, а нередко даже использовал привилегированное положение сына вождя. Отец, конечно, не мог не заметить этого и постоянно спорил с матерью: она считала, что старший сын всего лишь проявляет свойства лидера.
– Но ведь сам Ульф утверждал, что отец изменил отношение после того, как он оказался обычным человеком.
– Их отношения изменились гораздо раньше. Но в детстве я этого, конечно, не замечал – понял лишь повзрослев и оглянувшись в прошлое. Не думаю, что обстоятельства, пусть и очень важные, повлияли на чувства отца. Мать не сумела полностью принять волчью натуру мужа, а отец, в свою очередь, не сумел принять отсутствие волчьей натуры в старшем из сыновей. До последней минуты жизни он продолжал надеяться, что перевоплощение все-таки произойдет – пусть даже и без него.