- Получил, фашист, гранату? - с удовлетворением от хорошо выполненной работы прокомментировал я в голос. - Ляг в кустах и отдохни!
Теперь путь к Луне был полностью свободен, и только от моего пилотского мастерства сейчас зависело, сможет ли “Тугарин” сесть.
5
“Тугарина” я посадил уверенно и четко. За такую посадку точно бы получил пятерку на экзамене в летной школе.
Лунная пыль за окном улеглась минуты за полторы, и я смог осмотреться. Кратеры, кратеры, кратеры. Большие и малые. Камни, камни, камни. Мелкие и крупные. Черные резкие и густые тени. Скругленная половинка земного шара в антрацитовом небе.
Как писал пару столетий назад великий лукоморский поэт, поглядывая в телескоп на лунные пейзажи:
Полное лунное великолепие, если выражаться кратко.
Налюбовавшись вдоволь всеми этими красотами, я по-турецки сел на пол прямо посредине лунного модуля и задумался.
Ну-ка, подобьем наши бабки-ёжки. Что мы имеем? После недоброго китаянского взгляда имеем мы на борту полторы тонны совершенно непригодных к употреблению продуктов, триста литров пораженной амебами воды и десяток пузатых емкостей с болотным метаном вместо кислорода. А это значит, что на внутренних ресурсах моего скафандра “Ясный кречет” и на собственном носимом аварийном запасе избушки продержаться на Луне я смогу от силы сутки. За это время никакая спасательная экспедиция с Земли добраться ко мне, ясен пень, не сможет. Да и связи с Землей, кстати, теперь тоже нет.
Н-да, отлетался ты, пилот Левиафан Дормидонтов, леший космический. Пора тебе одевать белые парадные тапочки, давать дуба и склеивать ласты. Весело, однако...
Но сутки еще в моем распоряжении. Целая жизнь, считай. И прожить ее нужно так, чтобы, как любил говаривать мой куратор в летно-космической школе, из небесной канцелярии позвонили и предложили повторить.
Что я могу сделать за сутки? Гм, могу, например, найти завещание старца Нинелия. Найти, прочитать из любопытства, что там накалякал жителям Земли звездный странник, а потом лечь и героически умереть.
Я представил, как через пару месяцев на Луну явится спасательная экспедиция, найдет “Тугарина” и внутри его мое остывшее тело. Лежит посреди избушки пилот Левиафан Дормидонтов, смотрит в звездное небо невидящим взглядом через иллюминатор в мансарде, а на груди у него - перевязанный алой ленточкой свиток с завещанием старца Нинелия и партийный билет родной Колдовской партии за номером 066600013. Выполнил пилот-леший свой долг перед Родиной и погиб, значит, на боевом посту.
Я так живо представил себе картину обнаружения моего остывшего тела, что мне захотелось всплакнуть и немедленно встать в почетный караул у собственного гроба.
Да, красиво, торжественно, печально.
Только есть одна загвоздочка. Свиток нинелиевский с заветом еще разыскать нужно. А поскольку сел я километрах в десяти от западного побережья Океана Бурь, то топать мне придется к космическому зонду долго и нудно.
Кстати, а почему топать? Есть же в “тугаринском” комплекте компактный луноход “Емеля” на угольно-печной тяге. И пристыкован этот вездеход к лунному модулю как раз под окном “Тугарина”.
Я выглянул за борт и разочаровано отпрянул. “Емеля” смотрел куда-то в небесные просторы бессмысленно - перекошенным взглядом. Проклятый китаянец!
Значит, идти к космическому зонду придется пехом. Большая прогулка под... э... под Землей? Я фыркнул.
И кстати, неясно в какую сторону идти. Можно, конечно, пойти по спирали, постепенно удаляясь от “Тугарина”. Но я боюсь, что отпущенных мне судьбой суток не хватит, чтобы добраться таким макаром до зонда с заветом космического старца.
Эх, если бы сам зонд помог его разыскать! Послал бы какой-нибудь сигнальчик, что ли. А может он и посылает, да только я не слышу, потому что проклятый китаянский робот вывел из строя всю бортовую электронику.
Хотя нет, кое-что осталось. Осталось еще приемно-передающее устройство “Соловей-разбойник” в моем скафандре.
Я крутанул верньер на груди моего “Ясного кречета”. Эфир немедленно взорвался четкими и громкими сигналами: