Он молча прижал ее к себе, не зная, что сказать. В этот момент он ощутил все ее одиночество, чудовищное одиночество, и ужаснулся – какой уж тут смех? Снова кольнуло – виноват. И в этом виноват тоже. Но у них ведь не было другого выхода…
Она чуть отстранилась, вздохнула.
– Маленькая, прости, – растерянно произнес Ит. – Бертик, прости нас, пожалуйста! Но…
– Ит, я переезжаю, – сообщила она.
– Куда? – не понял он.
– В Сосновый Бор. Да, да, ты не ослышался. Я сняла там квартиру.
– Бертик, погоди.
– Нет, это ты погоди. Я сняла там квартиру и буду там жить. Максимально близко от вас. И видеться мы будем чаще. Гораздо. Думаю, я найду способ это делать.
– Малыш, но…
– Ит, без «но».
– Я совсем не это хотел сказать!
– Ну?
– Господи… – Ит, кажется, растерялся. – Когда?
– В начале ноября. Хочу уволиться с работы по всем правилам и максимально подбить дела здесь. Да и Ромку нужно успокоить, он от моей идеи не в восторге, а Джесс сама его не убедит.
02. Озеро Лубенское. Госпиталь «Вереск». Будни
Проход в темпоральную капсулу открылся на этот раз метрах в ста от берега, поэтому пришлось взять «лодочку», хорошо, что в прибрежных кустах их валялось сейчас больше десятка – часть замаскирована под старые трухлявые обломки бревен, часть – под сломанные плотики для манков, которыми пользовались местные охотники. «Лодочка» прошла через отверстие в капсуле, которое тут же за ней сомкнулось, и заскользила по озеру, все дальше и дальше уходя от берега. «Вереск» пока что не было видно, но Ит знал, что госпиталь на всякий случай держат под еще одной линией защиты (зачем – не совсем понятно, но мало ли что, действительно), и он будет виден только совсем вблизи, да еще и только своим. Тем, кому Илья, старший врач «Вереска», позволит его видеть.
Серый матовый диск госпиталя возник перед «лодочкой» как всегда неожиданно, только-только ничего не было, а потом над водной гладью встала полупрозрачная, серая, пятиметровой высоты стена, расчерченная тонкими изогнутыми линиями. «Лодочка» замедлила ход и стала поворачивать вправо, к одному из внешних шлюзов, который тут же начал открываться. Через несколько секунд Ит, подхватив рюкзак, перепрыгнул на пол шлюза, одновременно отталкивая «лодочку», которая тут же пошла обратно, к берегу.
В шлюзе никого не было.
Ит по привычке принюхался, нахмурился.
За двое суток его отсутствия раненые были, все-таки были. Новые. И… ну, точно. Корабля не было. Это значит, что как минимум половина госпиталя сейчас работает. Если не весь. Или…
– Кир, жратва приехала! – заорал из внутреннего коридора Скрипач. – Иди скорей!
– Да подождите вы, – огрызнулся Ит, запихивая рюкзак в «вошегонку». – Рыжий, не лезь в тамбур, блин! У меня тут флора со всего Питера!.. Илья оборется потом… Комбез чистый мне дайте кто-нибудь. Я джинсы с рубашкой в обработку суну на всякий случай.
– Ты мне варенья привез? – деловито осведомился Кир.
– Привез, – отозвался Ит, стаскивая рубашку.
– Бертик там как? – Скрипач уже залез в главное отделение рюкзака.
– Бертик так себе. Потом расскажу, – пообещал Ит.
– Но с ней все в порядке? – требовательно спросил Скрипач, поднимая голову.
– Физически да, – Ит вздохнул. – Но она очень сильно тосковала и решила сделать кое-что. Я не сумел отговорить…
– От чего отговорить? – не понял Скрипач.
– Соградо, почему так долго? – раздраженно спросили из коридора. – Ит, ты должен был приехать два часа назад!
– Илья, прости, электричку отменили, – виновато ответил Ит. – Проторчал на вокзале…
– На маршрутке можно было доехать. Или взять машину. Выходите из «вошегонки», вы мне нужны.
– Все? – грустно поинтересовался Кир, который сейчас держал в руках свой контейнер.
– Нет, не все. Ит, отдай им жратву. Бери облачение, и в третий угол. Бегом.
– Что там?
– Ох… Там 1/10 и 1/7. Сначала бери десятку, потому что там уже точно все, потом попробуй поговорить с семеркой.
– А вы сами не пробовали? – с тоской спросил Ит.
– Мы пробовали, но она требует священника и нас слушать не хочет.
– Опять «она»? – У Ита глаза полезли на лоб. – Это что, какой-то мировой заговор, что ли?! «Лада»?!
– На этот раз нет. Гермо, религиозная. Триединый этот ваш, или как там правильно.
– Илюш, я тебе два года объясняю – я исповедую реставрационизм, – безнадежно произнес Ит вслед стремительно удаляющейся спине главного врача. – Нет, ну твою налево… Кир, а где Фэб?
– Сидит с четверкой, разумеется, – хмыкнул Кир. – Половину младших отпустили, двое на технике, а двое – с Илюхой и Фэбом, на подхвате. Иди, бери тряпку, и давай туда, пока тебя Илья не прибил!
Госпиталь имел структуру, которую в просторечии называли «кругами». Первый, внешний круг предназначался для приема раненых, в нем же находились жилые помещения персонала. Во втором находились операционные и кабинеты, а в третьем, малом – стояли реанимационные блоки, числом шестнадцать. Круги разделялись «вошегонками», зонами тотального обеззараживания, и войти, например, в третий круг, не пройдя обработку дважды, было просто невозможно. Врачам, конечно, полагалось пользоваться биологической защитой, но на деле ее использовали нечасто – десять секунд на установку, а они далеко не всегда есть, эти десять секунд. Что же до систем, которые это отслеживали, то с любой системой всегда можно договориться…
«Вереск» был госпиталем маленьким, вспомогательным; основной госпиталь, работавший с порталом и называвшийся «Сфинкс», ходил в отдельной темпоральной капсуле по Финскому заливу.
Практически всех раненых, имеющих реальные шансы, забирал «Сфинкс».
«Вереск» брал тех, кто до «Сфинкса» просто не дожил бы. Тех, кто не мог вынести шести-восьми минут перелета до залива. Тех, у кого шансов практически не было… но именно «Вереск», находившийся в двух километрах от портала, давал раненым этот шанс.
Управлял «Вереском» Илья, врач, как сказал Фэб, «от Бога», но с характером, как заметил потом Кир, «не дай Бог». Огромного, больше двух метров, роста, какой-то по-медвежьи крупный, немногословный, суровый. Похвалы от него добиться было невозможно, максимум – на этот максимум младший персонал молился – это одобрительный кивок и короткое «угу». А вот наорать за малейшую оплошность Илья мог так, что после сеанса ора хотелось пойти и удавиться.
Единственным, на кого за два года Илья ни разу не повысил голоса, оказался Фэб. Мало того, они как-то быстро и хорошо сошлись – если Илья в этой жизни что и уважал, так это знания и навыки. И того, и другого Фэбу было не занимать.
Весь персонал госпиталя, кроме Фэба, Ита, Скрипача и Кира, принадлежал к так называемым иоаннитам, госпитальерам, вот только понятие это, как стало понятно, на территории конклава Санкт-Рена толковалось несколько иначе, не так, как в большей части миров Русского Сонма.
Вся медицинская система конклава работала по принципу «Мы помогаем всем». Никакой дискриминации – ни по расовому признаку, ни по финансированию. И никаких привилегий – больной, семья которого внесла в фонд организации большую сумму, и больной, за душой у которого не было ни гроша, получали помощь всегда одинаково.
Система существовала на налоги и пожертвования, а также имела дотацию, которая выплачивалась из фонда Ее Величества. Врачи, конечно, не роскошествовали, но и не бедствовали. Зарплаты, которые они получали, были вполне достойными, вот только на самих врачей накладывались существенные ограничения. По крайней мере, на время работы по контракту.
«Работа адова», – предупредил их Илья при найме. Так и оказалось. Один выходной в месяц. Все остальное время – передвижение в радиусе пяти километров от госпиталя, но не дальше. Строгое соблюдение устава госпиталя. Работа не нормирована. И тому подобное.