В пятом она, как говорится, не вписалась в коллектив, и ей объявили бойкот. Но Динка была уже закаленным бойцом, бойкот пережила, а потом поймала местную королеву, которая все и устроила, втолкнула в пустой класс и предложила «поговорить один на один». Поговорили, роняя стулья. Больше ее не трогали, но сама она через месяц перевелась в другую школу.
К восьмому Динку уже ничто не пугало, попадись даже училище юных людоедов. Но последняя школа в Монголии неожиданно оказалась мечтой. Народ там подобрался пестрый и необычный, все чем-то похожие на Динку – дети дипломатов, спецов-контрактников, вполне терпимые учителя… эх, да что говорить! Она ходила туда три года и, уезжая, так ревела на вокзале, что у Егора, ее лучшего друга, промокла на груди рубашка.
Конечно, она обещала писать. И ребята обещали. Спасибо Интернету, который стер границы и расстояния. Но Динка по опыту знала – переписка рано или поздно кончится. Они начнут жить своей жизнью, писать все реже и реже… а потом все прекратится. Скорей бы уж получить аттестат, перестать мотаться с места на место и поступить в университет. Там у нее наверняка появятся настоящие друзья.
А пока лучше не загадывать наперед.
– …а он собирается стать сценаристом, прикинь? И тут я поняла – судьба. Прямо рок какой-то мне подыгрывает, просто супер, да? Во, думаю, кто напишет мне кучу сценариев. Хочу, хочу, чтобы самая звездная роль была моя! Чтоб все лежали, понимаешь, да? Ну вот, мы зацепились на этих фильмах, ролях, сценах – ля-ля, тополя – и все, закрутилось. Никитос долго, конечно, раскачивался, он такой, не то чтоб тормоз, а просто мамашей надрюченный сверх меры. И серьезный. Он сейчас уже журналистом подрабатывает, статьи пишет. В школьную газету-то – ладно, ерунда, но его и в городской печатают. У него там мама редактор, но от этого еще хуже, она его статьи режет безжалостно, как крокодил, я слышала, они дома ругались. А печатают потому, что он пишет здорово. Я читаю порой, а псевдоним у него – Ник Бессон. Супер, да? Это я ему, между прочим, придумала – Бессон, от фамилии Бессонов. В олимпиадах участвует по литературе, выигрывает все время. А еще театру нашему помогает – «Песочным часам», тоже пишет для них что-то. Они прикольные ребята, я там была тыщу раз, я тебя свожу, ты, главное, не теряйся…
Динка слушала внимательно, стараясь представить себе все, о чем говорит Нонна. Скоро это станет ее жизнью. Хорошо, что у нее в новом городе сразу будет кто-то знакомый. Нонна, похоже, очень добрая, отзывчивая. Вон как хочет помочь…
Если б не Нонна, Динка, конечно же, так и провалялась бы с книжкой на полке, разглядывая бесконечный заснеженный лес.
– …только ты не подумай, что он ботан сушеный. Никитос, знаешь, какой заводной? Помню, козел один из училища приперся к нам на вечеринку, бухой в дым, пальцы стал гнуть – да вы тут лохи малолетние, да я всех тут носки жевать заставлю. Парни все расползлись по стеночкам, а Никита вышел, ка-ак вломил ему! Потом из училища дружбаны этого приходили разбираться, сами сказали – типа, все нормально, наш первый быковать начал, все по-честному…
Лес был дремучим, диким, звериным каким-то. Уже рассвело, посветлело, и огромные косматые ели бесконечно тянулись за окном, изредка расступаясь перед замерзшим озером или болотом…
– … мы перед Новым годом поцапались, но это мелочи жизни. Все-таки он – мальчишка, сама понимаешь, да? Я его жуть как люблю, и все такое, но командовать – фигушки, я сама все буду решать. К тому же с ними только так и можно, с мальчишками, – поводок отпустила, потом опять подергала, чтоб не расслаблялись. Он мне и звонил потом, и писал, весь телефон в эсэмэсках, места уже нет! Я читаю, конечно, но в ответ – могила, до сих пор молчу, кстати. Пусть помучается! Наверно, на вокзал встречать примчится… мне самой жуть как интересно, как он мириться будет. А тебе какие парни больше нравятся – блондины или брюнеты?
– А?! – Динка оторвалась от окна. – Я не думала как-то… брюнеты, скорее.
– Брюнеты – ну-у-у… ничего, сойдет. Джордж Клуни, к примеру, брюнет. Ой, Джонни Депп, как же! А вот Никитос у меня блондин, истинный ариец, сама увидишь. Красавчик – сил нет! В школе девчонки по нему просто хором рыдают. Но он – мой, и только мой, пусть все знают. Пусть только попробует кто-нибудь к нему прицепиться, сразу голову оторву. Шучу, ясен пень. Никуда он не денется, кого он лучше меня найдет? Даже думать смешно. Вон, страдает до сих пор, бедняжка, что со мной поругался. Я ему уже все простила, а на эсэмэс не отвечаю, потому что сюрприз, ну, скоро уже увидимся, час всего остался…
Жалко.
Жалко Динке было расставаться с родным монгольским классом, так она там хорошо жила. Жалко и немного страшно впервые так надолго уезжать от родителей. Все-таки не на месяц, а на полгода, а потом, возможно, и на целый год. Но жальче всего было расставаться с Рэнькой.
Ведь это самая лучшая в мире собака.
Во-первых, она наполовину волчица. В Монголии летом адская жара, а зимой – адский мороз, поэтому овчарок там смешивают с местными степными волками. Дикие звери лучше выживают в диком климате. А в том, что Рэнька – дикий зверь, Динка убедилась в первый же вечер, когда милый толстолапый щеночек до крови разодрал ей щиколотку.
– Ах ты, зараза! – орала она, вздернув зверюгу за шкирку. – Я тебе покажу, кто из нас в стае главный! Фу, скотина бессовестная! Фу! Нельзя кусаться, нельзя!
Скотина рычала, еще по-детски визгливо, извивалась и норовила, ни капли не раскаявшись, вцепиться ей в запястье.
Много было после этого прожито вместе. Полтора года Динка терпеливо и упорно Рэньку воспитывала, бегала с ней на стадион, приучала к поводку и наморднику, ходила заниматься в собачью школу. Рэнька выказывала характер, дикий, неуправляемый, стойкий. При этом хитрый и коварный. Она грызла диван, в лохмотья ободрала обои в коридоре, куда могла допрыгнуть, измочалила папин портфель, изничтожила гору обуви, доводила до истерики родителей, пугала соседей и одноклассников. Динка заливала царапины йодом, зашивала дыры на одежде, успокаивала соседей… и была совершенно счастлива. Именно такую собаку ей хотелось всегда. Умную, чуткую, недоверчивую – и восхитительно дикую, дикую, дикую!
Когда они прыжками неслись по огромному пустырю, когда Рэнька с азартным рыком рвала зубами поводок, когда они вместе бесились, дрались, валялись на высохшей земле – Динка ощущала счастье, огромное счастье, первобытную радость прыжка и бега. Она была зверем, как Рэнька, она была дикой, она была свободной.
Теперь волчица осталась с родителями. Конечно, они обещали следить за ней… но призрак Арса порой вставал у нее перед глазами во весь рост.
А к тете, увы, с собакой нельзя. У тети аллергия на шерсть. Да и вообще она к собакам как-то без энтузиазма.
– …а ты в Москве долго жила?
– А?! В Москве… недели две, у нас там родственники.
– А я туда поступать собираюсь после школы, в театральный. Я бы прямо сейчас переехала. Это же столица, там жизнь кипит, бурлит – кино, музыка, театры-фигатры, клубы всякие… Здорово, правда?
– Да, ничего… только я как-то напрягаюсь. Народу много, в метро – толпа, такие лица, будто друг друга с утра утюгами гладили, раскаленными, по голове.
– А мне нравится толпа. Не то что наша глухомань, три алкаша, две бабки – уже демонстрация. Ты на Арбате была? А на Красной площади? А на Манежной? А в магазине там рядом, такой здоровый?
– Да вроде везде была. На площади точно, а магазин не помню, я их не очень люблю.
– А я обожаю. Я, когда была, все облазила вдоль и поперек тридцать три раза.
– Я в музей палеонтологии три раза ходила, еще в зоопарк…
– Ой, в зоопарк, не смеши! Я в зоопарк только в первом классе, папа таскал. А в клубы на вечеринки, да? Мы ведь уже большие девочки?
Динка пожала плечами.
В клубах она была, но ей там не нравилось, чего особо афишировать не хотелось.