Когда-то в Боготе, больше двух лет назад, почти вот так же Симон встретился с котом Мейси. Поэтому родители не очень удивились, когда мальчик пришел домой не один, а только вздохнули слегка. Папа пошутил, что теперь придётся брать дополнительный билет в отпуск, а мама только покачала головой; и щенок, получив имя Паппито, стал жить дома. Днём он носился по квартире как безумный, одновременно пребывая во всех местах сразу, всё обнюхивая, облаивая, запрыгивая и подскакивая, так что папа даже уточнил, сколько всего щенков подобрал мальчик.
По ночам щенок забирался спать к Симону в кровать, тёплым комочком грея его, то тяжело вздыхая во сне, то быстро-быстро перебирая лапами и слегка царапая мальчишкину спину. Днём Анжелика показывала сыну, где лучше всего гулять с собакой, и мальчик улыбался ещё больше.
А потом, всего через пару дней после обретения семьи, как-то поутру щенок не смог встать. Паппито очень хотел это сделать, и даже приветливо вилял хвостом, вернее, думал, что виляет: на самом деле это были лишь слабые шевеления, от одного взгляда на которые на глаза наворачивались слёзы. В ветлечебнице сказали, что у щенка одновременно два вируса из трёх возможных, и оставили у себя. Всё то время, что щенок находился там, задумчивый папа молча оплачивал длинные счета, никому их не показывая, а усталые мамины глаза всё чаще были красными и с тревогой смотрели за сыном. Всё это время Симон изо всех сил старался держаться по-мужски и давить в горле подступающие слёзы.
Через десять дней собаку вернули. Ветеринар сказал, что ему удалось победить оба вируса, но у Паппито обнаружился третий. А от него нет лекарств. Нужно только ждать. Если бы собака была здоровой и крепкой до этого, если б она была постарше и покрепче, то пять шансов из десяти, что она могла бы поправиться, а так…
Два из десяти – это максимальные собачьи шансы на жизнь. Семье лучше приготовиться прощаться с щенком. Он, врач, как честный человек, не может больше брать с них денег за лечение (при этих словах папино лицо болезненно дёрнулось) и отправляет собаку домой… Мамины глаза широко распахнулись, и в них прочиталось недоговорённое «умирать».
А мальчик почувствовал, что воздуху стало меньше, как будто он стал дышать теперь одним лёгким, или половинкой, или даже четвертью лёгкого, и всё вокруг, за исключением собаки, стало вдруг серым.
Только Паппито по-прежнему остался коричнево-белым, с черными пятнышками, с разноцветными глазами: одним карим, другим голубым. Но смотрел он теперь тихо-тихо. И совсем не бегал. Только лежал. Каждые два часа Симон подходил к своему зверю и давал ему воду: из шприца щенок пил, а сам не мог.
«Наша собака скоро умрёт», – окаменевшим, механически-тусклым голосом сказала Анжелика на занятии йогой. Сказала просто так, ни к кому, собственно, не обращаясь, просто не в силах больше носить в себе эту тонкую звенящую ноту, почти физическое ощущение в руках тёплого, мягкого, доверчивого такого бочка, который ещё держишь, но неведомая сила утаскивает, утягивает куда-то далеко-далеко, и чужая жизнь, как вода, утекает сквозь пальцы. И кроме боли остаётся лишь страх никогда больше не услышать смех сына.
«Зато у вас останутся хорошие воспоминания о собаке», – спокойно заметила китаянка.
«Псу повезло, что хоть под конец жизни он встретил вас, нашёл любовь и тепло», – сказала соотечественница.
«Откуда у вас эта собака?» – странно как-то спросила русская. А поздно вечером пришло от неё сбивчивое сообщение: у неё где-то в сундуке, в трюме, в торбе есть некое кошачье снадобье, вроде бы оно может помочь. Если Анжелика не против, русская завтра ей привезёт это зелье.
Хватаясь за последнюю ускользающую, тающую надежду, мама тут же откликнулась: «Да-да! Везите что угодно! Щенок так хочет жить!» И за этими прыгающими строчками стояло: мой Симон, он ещё так молод, рано ему ещё переносить такие потери, я боюсь, он никогда больше не будет улыбаться…
На следующий день они пришли, эта странная русская со своей сереброволосой дочкой, и бережно достали две ампулы с красноватой жидкостью, завёрнутые в кусок разноцветной старой пелёнки. На пузырьках было что-то написано, но только на языке викингов: букв не разобрать, смысла тоже.
А щенок не мог уже даже из шприца пить.
Его рвало.
Вечером всей семьёй вновь пошли к ветеринару. Упрямый китаец ни за что не хотел делать инъекцию неизвестным ему составом. Конечно, русская сказала, что можно вколоть самим. Но, может быть, в их заснеженной дремучей стране люди вообще всё делают сами? Может, сами зубы себе рвут плоскогубцами, костяным ножом вырезают аппендикс, рожают в дымном чуме, на шкурах, под звуки шаманского бубна… Мама же Симона вряд ли когда-нибудь решится воткнуть огромную иглу в это маленькое, слабо дышащее тельце.