Но жизнь садика состоит не только из комиссий. А поскольку я оказалась приписана к саду – не важно есть ли у меня уроки или нет, я должна была сидеть там полный день, и у меня образовалась масса времени понаблюдать за многими проявлениями этой жизни подробнее. Репетиция спортивного мероприятия на улице, сипит колонка усилителя, все гневные и недоуменные взгляды обращены в одну сторону, а та самая воспитательница, смущенная и покрасневшая, несется в садик разыскивать другие колонки…
Кто плетется в самом хвосте бодро марширующих масс? Кому достается самый трудный и грязный участок пола при общем мытье коридора (и самая кургузая, не удобная метла)? Кого всегда обходят пельменями? Кто в дождливую холодную погоду под любым предлогом не проводит физзарядки на улице? Кто зимними промозглыми утрами, когда рука без перчатки замерзает и синеет в помещении не открывает в своем классе окно и о, ужас! – включает на полную мощь казенный кондиционер на обогрев? Кто занавешивает шторки чтоб не дуло? Кто подтыкает одеяла под спящими, разметавшимися во сне детьми? У кого на коленях сидят и шушукаются о чем-то своем старшегруппские девчонки?
Кто перед праздниками отменяет все занятия и с упоением накрашивает и наряжает своих воспитанников? Да, изгои в Китае определенно бывают очень интересны…
Перед новым годом в светлую голову нашего начальства забрела идея поставить силами воспитательского коллектива пьесу на английском. Конечно, это должна быть сказка. Конечно, если сказка, то обязательно «Золушка». Мне поручают самую характерную роль мачехи, за что я берусь со страстью и удовольствием, господи, как давно я мечтала поорать на всех тут, и вот теперь у меня есть такой приличный повод! Иногда, после моей очередной наполненной злостью и страстью тирады – коллектив замирает в немом изумлении, а потом разражается аплодисментами – от страха ли перед настоящим и оттого таким живым гневом, или и вправду изумленные что слова можно играть….
Кроме того, мне поручают также прослушку прогонов всего коллектива, когда после уроков, по вечерам, еле сдерживая желание помчатся домой, они собираются в единственной теплой комнате во всем саду и зачитывают свои роли по очереди, особо не вникая в смысл, думая лишь о произношении.
И мне раз за разом приходится останавливать их, пытаться объяснить им те чувства, которые должны бы испытывать их герои, придать им определенную интонацию хотя бы… хоть паузы к месту расставить. Хорошо, может быть, просто понятно произносить слова, чтобы они ну хоть отчасти были бы похожи на английские… но, собственно, ради кого я стараюсь? Среди зрителей (дети и родители) среди участников (воспитательский коллектив нашего детского сада) все равно нет никого кто мог бы хоть сколько-нибудь понимать по-английски, так что для всех это будет всего лишь разнозвучная бессмысленная белиберда, преисполненная понтов и гордости от своей значимости: мы тут по-английски пьесы играем – не хухры-мухры!
С многочисленными извинениями и поклонами к вечерним репетициям добавляются дневные (страшно сказать, в послеобеденное время святого для всех китайцев дневного сна). Конечно, сон не отменяется совсем, просто сокращается до безбожного единственного часа, а остальные два посвящаются репетиции на месте, так сказать уже в живую, со всеми выходами и проходами. Но поскольку делать два дела, да еще после обеда китайцы не в состоянии, то все свои слова они произносят уже по-китайски, и только я одна гордо выплевываю свои оскорбительные реплики по-английски. Жизненной правды добавляет сцена с примеркой туфелек. Куда ж там без мачехи, она бодро подскакивает к гарольду, расталкивая всех своими пышными телесами и протягивает свою ногу, гигантскую ногу надо сказать, потому как у китайцев 37 размер уже считается огромным, а у меня он по жизни сорок один…
Гарольд, грациозно приседает на одно колено перед стулом с примеряющими, он держит в одной руке маленькую туфельку, обмотанную золотой фольгой (в углу несколько капель застывшего клея, на каблуке фольга таки ободралась – интересно, кто же это мерил садиковский реквизит), плащ небрежно откинут, черные волосы грациозно заправлены за ушко.
В гарольдах у нас преподавательница: себе на уме, маленькая, с несколько круглыми глазами, водит свой мотоцикл, иногда пред удивленными (и наливающимися завистью) очами всего коллектива за ней подъезжает лихой молодой китаец на мощном дорогом мотоцикле. Так вот, увидев мою ногу 41 размера, гарольд теряет равновесие и, бормоча что-то ошеломленное, чуть не падает на пол, его едва успевают подхватить Золушка и её сестры. И мачеха тоже чуть не падает со стула, заливаясь неподобающим ей хохотом! Уже после репетиции воспитательница себе на уме подошла ко мне и с некоторым ужасом и восторгом сказала – какая же большая у вас нога…