— Это от его квартиры. Я открываю, ты заскакиваешь и кричишь, чтобы все ложились на пол лицом и не двигались.
— Ладно, — пообещал Саша, — заскочим…
…Степанида Грунина после целого ряда консультативно-организаторских действий привела Сашу Углокамушки-на в очень незаметное здание под неброской вывеской «Регистрационно-полиграфическое бюро учета Мосводока-нала» на заднем дворе Главпочтамта. Внутри здания, на входе, сидела за конторкой классическая бабушка и вязала что-то сиреневошерстяное и длинное.
— Ого, — подняла в изумлении брови бабушка, мельком взглянув на Сашу, — экземпляр а-ля фасе, Степанида, клянусь своей былой невинностью. Это же классика, дар пророчества плюс фотоясновидение с авантюрным подтекстом и дозированно-уместный наив хаотично проявляющегося мужества, регулярно перемежающегося всплесками инстинктивного испуга. — О чем-то вспомнив, бабуля мечтательно вздохнула и, строго взглянув на Степаниду, тоном приказа посоветовала: — Это индивидуал, натаскивай его на стресс-ведьму, не подпускай к нашим и уж тем более к обыкновенному мясу — испортишь.
— Слушаюсь. — К удивлению Саши, Степанида Грунина подошла к бабушке, взяла протянутую ей руку и поцеловала один за другим все пальцы. — Я пойду?
— Иди, дорогая, — улыбнулась бабушка. — Иди и не забывай, что в Москве сейчас повелитель Лисоокой Ундины, наш царь.
На выходе Саша оглянулся и увидел, что бабушка совсем не бабушка, а нечто другое, непонятное и таинственное.
— Кто это? — спросил он у Степаниды, когда они отъехали от здания.
— Актонидия. Ведьма, которой не удалось умереть. Бывшая балерина, — объяснила Степанида Саше Углокамушки-ну. — Моя зазеркальная мама…
…— Ксения, тебе не кажется, что ты слегка с придурью? — вежливо спросил Саша.
— Потом поговорим. — Ксюша повернула в замке ключ, рывком распахнула двери и, крикнув Саше «Давай!», завизжала громко и вдохновенно.
— Всем лежать на месте! — Саша забегал по четырехкомнатной квартире Лаперузов, в каждой комнате заявляя: — Лежать, а не то застрелю!
— Ну ты даешь, — удивилась Ксюша, входя в квартиру и закрывая за собой дверь. — Прям-таки как сайгак по квартире прыгаешь, я думала, ты серьезней. Ну что, пусто?
Саша промолчал, прижимая палец к губам и показывая на закрытую дверь в одну из комнат, откуда раздавался чей-то голос. Ксюша и Саша прислушались.
— Фима, ты ничего не хочешь добавить этому впавшему в могущество ребенку?
— Нет, к тому, что ты сообщил ему, уже ничего добавить нельзя, пусть спит. Но это твоя ошибка, палач Тибета, мальчик ни при чем. Тебе-следует стать его покровителем, если не хочешь, чтобы за ним начали охоту.
— Да, я знаю.
— Ничего себе мальчик, — удивилась Ксюша и забарабанила в дверь. — Толя, открывай! Скотина ты бессовестная!
Дверь открылась, и на пороге комнаты возник заспанный Толик Лаперуза.
«Блин, опять это ощущение колючего света. — Саша почувствовал, как зябкие волны ясновидения нахлынули на него. — У этого парня две судьбы, и обе пересекаются с моей».
— Мама! — вдруг закричала Ксюша Мармик и спряталась за спину Саши Углокамушкина. — Что это? — Она показала рукой на левую руку еще не до конца проснувшегося Толика.
Саша и сам видел. Рука была еще та: большой палец, указательный, средний, еще один средний, указательный, большой. При этом вторая половина — средний, указательный и большой — была изящна, по-женски нежна и с ухоженными ногтями вишневого цвета. «Рука власти, — блеснула в мыслях Саши чужеродная догадка. — Какой-то неродившийся фараон сунул свою руку в руку этого парня. Что за фигня, блин, мне в голову лезет, я, часом, не долбанулся?»
— Это рука власти, — стал выплывать в реальность Толик Лаперуза и, глядя на Сашу, спросил у Ксюши: — Это тот новый репортер?
— Да, — испуганно ответила Ксюша, не спуская глаз с наманикюренных ногтей жениха. — И если ты мне не скажешь, где такой лак для ногтей достал, я тебе изменю с ним.
— Она шутит, — на всякий случай отошел Саша от Ксюши. — И вообще у меня жена — каратистка.
— Это не лак и не ногти, — поднес свою уродливо-прекрасную руку к глазам Толик Лаперуза, — это грассуляровый бордомин.
Глава десятая
Катастрофа была страшной во всех лучевых направлениях. Ученые нынешней Земли, не имея возможности просчитать и сформулировать первоисточник катастрофы, придали ей статус Большого Созидательного Взрыва, образующего галактики, созвездия, планеты, пространства и разновидности белковой и других форм жизни. Эффект расширяющейся во все стороны от инерции Взрыва Вселенной, по мнению ученых, закончится тем, что она с той же стремительностью начнет сужаться и… На этом предположении астрофизики умолкают и разводят руками: «А кто же его знает?» Их можно понять и даже в какой-то мере восхититься проницательностью науки. Пластырь пространства и времени, наложенный на прореху в корпусе неизбывного лазоревого движения нашей солнечной бригантины, ученые назвали «темной материей», вязкость которой удерживает мироздание в пока еще не понятом ими порядке. Космогонический наив постулата определил и состояние нынешней научной мысли и достижений. Все, к чему мы стремимся, накапливаем, выстраиваем и формулируем, на самом деле имеет четкое и лежащее на поверхности определение — Иллюзия. В психиатрии это называется «фактором, отвлекающим больного от депрессивного самоуглубления»…
— Я почему-то знаю имя Эхнатон. — Улыбчивый посмотрел в глаза Малышке. — Это был самый странный фараон, но я никогда не интересовался историей Древнего Египта.
Муж и жена Волчанские, Григорий и Настя, стояли на открытой веранде своего большого дома за высоким забором в селе Нахапетове. Перед Малышкой качалась изящная колыбель-коляска немецкой фирмы «Кляйн», в которой спал ребенок. Поздний осенний вечер был прохладным и красивым. Небо над домом Волчанских казалось набитым звездами и тайнами.
— Этот фараон владел какой-то странной информацией из звездной системы Сириус. — Малышка с тревогой вслушивалась в пространство вокруг себя. — Он же являлся носителем Христова Сознания, когда о Христе еще не знал сам Христос. Но я не знаю, почему это знаю. Милый, тебе не кажется, что нам надо готовиться к бою?
— Нет, — мотнул головой Улыбчивый. — Нам не надо готовиться, мы всегда в состоянии боя, дорогая.
— Да, — задумчиво проговорила Малышка, — я знаю, милый. Но рядом с нами какая-то сила.
— В этой силе пока нет опасности, — успокоил жену Улыбчивый. — Ты слышала о подземном городе Тата?
— Это город есеев. Сейчас там остались одни женщины. Они бессмертны. Слушай, милый, нам кто-то о чем-то сообщает, с нами кто-то разговаривает.
— Да, — согласился Улыбчивый, — я слышу, любимая. Ты чувствуешь, как в мире что-то изменилось?
— Чувствую, — взволнованно прошептала Малышка. — Океан стал набухать, словно весенняя почка на дереве, скоро поменяется рисунок звезд на небе для нескольких человек на Земле, все просыпается и рассветает, Бог стал женщиной. Последний мужчина — царь, Антихрист — сконцентрирует в себе все мужское и тоже станет женщиной. Иоанн назвал это начало светоконцом. Но я, любимый, не знаю, почему это знаю.
— Это я сказал, мама, — произнес во сне ребенок, не открывая глаз. — Я сейчас в 1355 году до нашей эры и разговариваю с фараоном Эхнатоном. Он из созвездия Сириус, это недалеко от Земли, рукой подать.
Самые квалифицированные убийцы земного шара нежно переглянулись, улыбнулись друг другу и склонились над колыбелью сына.
— Проказник, — ворчливо произнесла Малышка, поправляя одеяло. — Будь осторожен, в Египте так много варваров.
Бойцы спецгруппы «Рысь», подготовленные к любому проявлению неожиданности и контролирующие все пути подхода к селу Нахапетову, были слегка обескуражены, когда увидели, как по улице к большому дому бизнесмена Волчанского идет человек невообразимого для приморского села облика. По широкой улице Нахапетова шел солидно-кабинетного вида человек в дорогущем костюме цвета беж, миллионерско-техасского стиля, в широкополой светлой шляпе и кожаных ботинках-протекторах «Индиана Джонс». Человек курил сигару и, судя по лицу и походке, не был ничем смущен в отличие от бойцов «Рыси». Все как один разведчики увидели этого человека, тщательно осмотрели через свою оптику и мрачно озадачились. Жителей села они знали в лицо, село давно уже было изучено, проверено, поделено на квадраты и тайно блокировано. В нем не осталось ничего интимного, пройти незамеченным было невозможно. Тем не менее человек заокеанской внешности шел к дому Вол-чанских, попыхивая сигарой, с вальяжностью хозяина положения, и откуда он взялся, никто из разведчиков объяснить не мог. На всякий случай был задействован прибор «Ласточка», но, как и ожидалось, он ничего не показал. Тау-излучение уже не фиксировалось на земном шаре. Оно как возникло — неожиданно, так и пропало — внезапно. В конце концов Бусинин, командир «Рыси», доложил начальству, что «дисгармонирующий с российской действительностью человек вошел в село, не замеченный спецкордонами». Если перевести на обычный язык, это означало приблизительно то же самое, что и «гром среди ясного неба». Центр голосом генерал-полковника Дождя буркнул из наушника в ухо Бусинина: