Быть может, я ошибаюсь, но мне кажется, что Малави — бывшая английская колония Ньясаленд — могла бы успешно бороться за первое место среди стран — незнакомок для нас, советских людей и даже ученых. Я с детства помнил очень нравившееся мне название «Ньясаленд» — «страна большой воды», — знал, что тянется колония вдоль берегов прелюбопытнейшего озера Ньяса, и видел кое-какие марки… Вот и все, строго говоря.
Больше всех нас, вместе взятых, знал про Малави и Замбию мой старый знакомый Юлий Григорьевич Липец: уйдя в аспирантуру, он выбрал темой диссертации именно эти — и еще Южную Родезию — страны и оную диссертацию успешно защитил (теперь ему представлялась прекрасная возможность на глазок установить коэффициент точности написанного, ибо ранее он в этих странах не бывал!).
Впрочем, в своей оценке наших знаний о Малави и Замбии я, наверняка, несправедлив по отношению к участнику поездки профессору Александру Юлиановичу Шпирту, крупному африканисту, с которым мы еще пять лет назад ездили вместе по Марокко, Сенегалу, Гвинее. Но три, четыре или даже десять знающих человек — это все равно маловато, а для меня и Малави, и Замбия представлялись тем, что древние географы уважительно называли терра инкогнита.
Лететь — над Танзанией и над Мозамбиком: авиатрассы обходят горы и озера Малави, над которыми часты грозы, бури и вообще всяческие атмосферные возмущения.
Мозамбик — португальская колония, хитро включенная в заморские провинции Португалии. Это все, что некогда оставили англичане португальцам в юго-восточной Африке. Я не филателист, но все-таки еще по довоенным годам помню удивительно красивые и загадочные марки Мозамбика… Но каким он откроется сверху, с высоты, лишь немногим превышающей высоту птичьего полета?
Он открылся и потом продолжался скучной, однообразной саванной — коричневато-желтой, с аккуратно расставленными по ней темными деревьями и небрежно разбросанными деревушками…
Местность постепенно становится холмистой, все больше деревень виднеется внизу, и это означает, что мы летим уже над Малави… Последний раз на крутом развороте блеснуло слепящим солнцем самолетное крыло, «Дакота» нырнула в проход между оставшимся севернее озером и какой-то весьма крутосклонной вершиной, и вот уже красные холмы стремительно поднимаются нам навстречу, отлетают назад хижины, и колеса мягко касаются посадочной дорожки аэропорта Чилека.
Есть очень старая (прошу извинить меня за повторение пройденного) журналистская присказка: журналист, пробывший в стране пять дней, пишет о ней книгу; журналист, пробывший в стране три месяца, пишет о ней статью; журналист, проживший в стране пять лет, не пишет о ней ничего, кроме коротких газетных заметок.
Только на взгляд очень далекого от этой профессии человека такая формулировка может показаться несколько экстравагантной.
У всякого творчества свои законы: журналист или писатель, если иметь в виду внутренний порыв, а не служебную отработку, кончается там, где кончается удивление.
Научные работники относятся к этой проблеме иначе. У меня за плечами девятисезонный экспедиционный стаж. У меня есть основания причислить себя к профессионалам-путешественникам, географам, и, стало быть, мною накоплен какой-то опыт.
Удивительно, может быть, но мой опыт ученого-исследователя ближе к опыту моих позднейших коллег писателей-журналистов, чем это можно было априори ожидать. Тут в чем-то можно сослаться на интуицию: отправляясь в экспедиции, я почти физически не мог читать того, что там видели до меня другие; это было прямое отталкивание, прямой душевный протест. Я хотел все сначала увидеть своими глазами. В этом заключалось главное.
Позднее, когда я стал сочетать работу географа с работой журналиста и получил возможность наблюдать за экспедиционными работниками, действовавшими в другом стиле, я нередко наблюдал такую картину: располагающие картами и схемами научные сотрудники вылезали из машины, подходили — если они геологи — к обнажению горных пород и тщательно сверяли сделанное до них с тем, что они сами могли разглядеть за пять — десять минут. Чаще всего они умудренно кивали головами, соглашаясь с работой предшественников, и отбывали…
Ну, а представьте себе, что человек все видит впервые. Разве он уйдет через пять минут?.. Разве он посмеет уйти, не найдя, не выработав своей точки зрения?