Я предпочитал ездить в экспедиции, не осложняя свою память наблюдениями и заключениями других исследователей — и отнюдь не потому, что хоть на йоту испытывал к ним неуважение или недоверие!.. Мне просто казалось, что свежий глаз — лучший критерий в определении той истины, за которую мы все вместе боролись или боремся. Вероятно, такая манера поведения усугублялась еще чисто субъективными обстоятельствами: я почти начисто лишен механической фактографической памяти и, несмотря на свое специальное географическое образование, пожалуй, и сейчас с трудом назову столицы, скажем, латиноамериканских государств; память у меня — логическая и эмоциональная; первая требует долгих раздумий, и каждое последующее звено там связано с предыдущим, ну, а для второй, как говорится, необходимы «личные контакты» с людьми, закатами, дождями, рябью на воде, ветрами, облаками, опавшими листьями и многим, многим другим…
Я не изменил — да и не мог бы изменить — своей традиционной манере перед поездкой в Малави и Замбию. Но положение мое в данном случае было лучше, чем когда бы то ни было раньше: моим товарищем и моим неизменным соседом по номеру в гостинице был Юлий Липец, голова которого, как мы вскоре уточнили, обладала свойствами, в значительной степени противоположными моей.
— Ну, что ты мне скажешь про Малави? — спросил я его еще до того, как мы приземлились в аэропорту Чилека.
— Тебя интересуют цифры?
Цифры меня совершенно не интересовали, я мог найти их в любом справочнике, но мужественно сказал:
— Ну конечно!
Липеца это вовсе не обрадовало.
— Цифры, понимаешь, цифры, — в своем замедленно-безразличном стиле сказал он. — Может быть, ты помнишь (я заранее кивнул), что в 1953 году англичане насильственно объединили Ньясаленд и Северную Родезию в Федерацию Родезии и Ньясаленда?
Я еще раз утвердительно кивнул.
— Так все цифры — общие для обеих стран. Я прямо-таки замучился с английскими источниками…
— Да, но потом Федерация лопнула…
— Федерация лопнула, — меланхолично согласился Липец. — А экономико-географу легче от этого не стало… Из Замбии кое-какие новые материалы к нам поступают, а из Малави…
Липец вздохнул.
— Слушай, а может, тебя не эти цифры, может, тебя чисто географические подробности интересуют? — оживился он.
— Давай чисто географические подробности, — сказал я, понимая, что товарищу моему нужно облегчить душу.
— Насколько мы южнее экватора, ты знаешь?
— Это проще простого — посмотреть на карту…
— Считай, что на тысячу. Потом уточним. Ты забирался так далеко на юг?
— Еще нет.
— В Замбии будем еще южнее.
— Это мелочи, но и такого рода подробности я заранее усвоил в Москве по школьному атласу моего сына.
— Ну не молодчина ли ты?.. А так, понимаешь ли, Малави тянется примерно на девятьсот километров с севера на юг… В смысле же ширины… Не широка, знаете, страна эта: где пятьдесят километров, где двести пятьдесят… С чем бы ее сравнить?..
Я ждал, что Липец сравнит страну с чем-нибудь червеобразным, но неожиданно еще раз обнаружилось, что он кончал географический факультет.
— Малави похожа на ланцетника. Помните, его открыл Паллас у нас в Крыму еще в позапрошлом веке. Ведь ланцетник — он первый среди тех, у кого прочная хорда или позвоночник. Первый с крепким хребтом…
Сравнение было скорее оригинально, чем поэтично, и поэтому, видимо, Юлий Липец добавил:
— А еще Малави — страна бронзовых деревьев.
— Бронзовых?
— Да, весной почти все листопадные деревья покрываются бронзовой или медной листвой, и Малави становится неповторимой… Позднее, к лету, листва зеленеет…
Ах, если бы Липец остановился на этой очаровательной подробности!.. Лирическое настроение мое сохранилось бы, во всяком случае до аэропорта Чилека.
Но он, Липец, еще говорит:
— А если тебе нужна общая характеристика природы, то Малави еще называют африканской Швейцарией: тут тебе и горы, тут тебе и долины, и озера…
Я чуть не заскрежетал зубами. Английское словечко «хобби» стало у нас в стране сейчас модным, так вот у меня есть хобби негативное: я собираю — ненавидя их все, кроме подлинной — «Швейцарии»… Я был — и уже писал об этом — в сибирской Швейцарии у Аршана в Тункинских гольцах, я был в Швейцарии карпатской, и в Швейцарии карельской у Ковдора, и в подмосковной на Клинско-Дмитровской моренной гряде, и в рувензорской Швейцарии.
И теперь лечу в малавийскую Швейцарию… Я повторяю, что коллекционирую только те «Швейцарии», в которых был (пропустил еще кавказскую), а о скольких я еще слышал!