А турецкий султан, подаривший египетскому паше остров Крит за греческую экспедицию, следит за своим вассалом очень внимательно и уже понимает, к чему дело идет…
Непридуманная символика есть в том, что мечеть-памятник Мухаммеда-Али я увидел впервые сквозь узловатую чугунную решетку — не лучшим образом закончил свою блистательно-кровавую карьеру правитель Египта… Я размышлял об этом в мечети у его гробницы, которая тоже находится за решеткой — частой и крепкой. В темной мрачной нише — две гранитные плиты, постаментик, обтянутый красным бархатом, и каменный столб с символической чалмой — обычная принадлежность мужских могил у мусульман…
Нет, турецкий султан хоть и перебил уже ненужных ему янычар, но Мухаммеда-Али не одолел: вассал в двух войнах разгромил своего повелителя-султана, отобрал у него Палестину, Сирию, Малую Азию… Но тут султана пожалели англичане и выслали против Мухаммеда-Али карательную экспедицию.
И Мухаммед-Али потерял почти все, что приобрел: армию, флот, независимость, надежды на будущее… В таком, разоруженном состоянии он никому уже не был опасен, и Египет ему оставили… Но Мухаммед-Али потрясения не перенес и доживал свой век полуидиотом.
После смерти правителя наследники его увлеклись торговлей — продавали Египет и оптом, и в розницу; а французы и англичане пустились в долгую научную дискуссию — выясняли, кому из них нужней Египет. В конце концов англичане переспорили французов и надолго укрепились в стране.
Каир — не тропики, но зимняя заря и здесь коротка. Когда мы собрались уезжать, пирамиды были уже трудно различимы с цитадели, но все-таки серые конусы их еще выделялись на сером фоне пустыни.
— Хочешь, я отвечу тебе любезностью на любезность? — спросил вдруг Батанов. — Расплачусь за «город контрастов» той же монетой?
— Расплачивайся, — сказал я.
— Отнесись к Каиру как к воротам в Африку. И в историческом плане, и в географическом. Если ты когда-нибудь отправишься в Восточную Африку, то едва ли минуешь Каир… Хочешь или не хочешь, но Африка начинается здесь, на берегах Нила.
Я ничего вразумительного не ответил Батанову, да я и не мог тогда предвидеть, что «ворота» эти еще не раз распахнутся передо мною, а Нил — еще недавно неведомый Нил — станет чуть ли не самой знакомой мне рекою земного шара.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Воспоминание о Ниле. Москва — Хартум.
Вид на Нил сверху. Неожиданные раздумья.
Хартум. Непредвиденные обстоятельства.
Изменение маршрута. Хартум — Аден — Найроби
Итак, я впервые увидел Нил у Александрии. Вернее, я увидел сначала нильскую воду — мутную, коричневатую нильскую воду, на которой колыхались розовые мазки зари. Если судить строго географически, то мы еще находились в Средиземном море, но его сине-голубая, с голубыми всплесками вода отступила от берегов под напором реки — одной из величайших в мире.
А потом я увидел Нил на тысячекилометровом его протяжении, от устья до первых катарактов, от Александрии до Асуана и еще дальше, до Абу-Симбела в Нубии. Потом я увидел Нил в разную пору — ив межень, и в паводок.
Раньше я читал о Ниле, и в пределах Египта он представлялся мне весьма однообразной рекой, если, конечно, условно отделить от реки ее устье — классическую дельту.
Что Нил в Египте однообразен, верно лишь отчасти. Он мощными потоками обтекает застроенные острова у Каира выше дельты; он монолитен, почти строг у Луксора; он светел, он блестит песчаными отмелями у Ком-Омбо; он бурлит на порогах у Асуана; он тороплив и несдержан среди черных скал и желтых песков Нубии — вернее, он был таким в Нубии до создания Асуанского водохранилища.
Весною и летом Нил тих и вкрадчив и вода его имеет зеленовато-бежевый оттенок. К сентябрю Египта достигает первая приливная волна, идущая из экваториальной Африки, и вода в Ниле становится красноватой от смытых с Абиссинского нагорья минеральных частиц. А в октябре и ноябре Нил свиреп и черен, вода его густа от ила, или силта, как его там называют.
Но и про все про это — я имею в виду сезонные изменения — уже следует говорить в прошедшем времени.
Асуанское водохранилище поглотило приливную волну, и ниже плотины Нил теперь всегда будет покорным и светлым, и отнюдь не экваториальные дожди будут поднимать или опускать его уровень.
Я был на Асуанской плотине в те часы, когда первый кортеж машин посуху проехал через Нил с правого берега на левый, и сам до этого проделал тот же путь пешком. События происходили вечером, когда солнце упало за песчаные гряды Ливийской пустыни и порозовели мрачные холмы пустыни Аравийской… Не знаю почему, но я посмотрел на предзакатное небо и увидел над плотиной белых цапель, летевших вниз по течению, — они показались мне тогда вестниками приливной волны, идущей из глубины Африки.