Был час сиесты. В дневнике я записал, что в полуденный зной только мы да сонные кошки бродили по городу. Впрочем, жара не смущала и большущих марабу в черно-белых жакетах — эти птицы-санитары важно расхаживали по пустынным улицам, деловито подбирая какие-то отбросы.
Сверху — я имею в виду балконы отеля — та часть города, в которой нас поселили, явилась нам плоскокрышными домиками с квадратными дворами, немощеными улицами, минаретами с площадками, похожими на раскрытые цветочные бутоны… Парили над городом коршуны, лениво распластавшись на плотных воздушных струях.
При более близком знакомстве — мы пошли от отеля к Нилу — город оказался сравнительно тенистым и сравнительно не пыльным, хотя пылевые бури — хабуб — время от времени захватывают и его. Редкие прохожие охотно и в подробностях объясняли нам, как пройти к Нилу. Точнее — к Голубому Нилу, на левом берегу которого стоит Хартум.
Голубой Нил… Я вспоминаю сейчас, как описывали его русские путешественники прошлого века, побывавшие на его берегах. Не очень много их добралось сюда, но все-таки Голубой Нил не был книжной загадкой для русских географов.
У горного инженера, путешественника и дипломата Егора Петровича Ковалевского, который работал в Египте и Судане в конце 40-х годов XIX века, в его книге «Путешествие во внутреннюю Африку» вода Белого Нила так и называется «белой», а вода Голубого— «голубовато-зеленой». А у Василия Васильевича Юнкера, посетившего Судан лет сорок спустя, Голубой Нил — красно-коричневый, полноводный…
Мое краткое описание собственно Нила, приведенное в самом начале книги, вероятно, все объясняет: путешественники видели Голубой Нил в разные сезоны года.
Нам Голубой Нил явился таким же, как Юнкеру (был август) — буро-красным, разлившимся, с упругими волнами и водоворотами. Деревья и кусты, выросшие у выложенной камнем набережной, стояли по пояс в воде, а ветви плакучих деревьев полоскались в Ниле, то вскидываясь над волнами, то падая в них… Перед закатом, как и в Египте, со всех концов Хартума слетались к Голубому Нилу шумные стайки каменных воробьев — мелких коричневатых птичек, — и словно ожили, зашевелились и загомонили густые кроны фикусов и акаций…
Одно немаловажное обстоятельство помешало нам в тот день выйти к слиянию Белого и Голубого Нила. Как только мы приехали в отель, руководителю нашей группы Герману Гиреву позвонил представитель авиакомпании и сказал, что мы, наверное, не сможем завтра же вылететь в Найроби: на этой линии забастовали летчики, механики и стюарды, требуя повышения зарплаты… Задержка в Судане в принципе могла бы оказаться интересной и небесполезной, если бы… если бы не ставилось под угрозу расписание нашего путешествия по Кении и Уганде.
Представитель авиакомпании, которой невыгодно было содержать нас в Хартуме, обещал что-нибудь придумать и просил к вечеру вернуться в отель.
Мы вернулись в отель заблаговременно, и тогда выяснилось, что простой и ясный маршрут наш — вдоль Белого Нила на юг, к истокам — весьма существенно изменяется. Не на всех итальянских авиалиниях, обслуживающих африканские трассы, забастовал рабочий персонал: дальняя окружная линия — через Аден и Могадишо на Найроби — продолжала функционировать, и на утренний самолет нам забронированы билеты.
Вечером мы еще бродили по городу — ожившему, ставшему вдруг многолюдным и шумным. Не столько бойко, сколько азартно шла теперь торговля и овощами, и зерном, и мясом. Теперь темпераментно обсуждались мировые — или уличные, не знаю — проблемы сбившимися в плотные кучки мужчинами. Женщин мы почти не встречали.
Те улицы, по которым мы бродили — в «европейский», как принято говорить, центр мы так и не попали, — освещались преимущественно дымными факелами торговцев и светом очагов, на которых готовили пищу у маленьких домиков. Пахло пылью, подгоревшим на мангалах зерном и чуть сладковато — гнилью.
Через центр, по его мощеным улицам, застроенным каменными домами в несколько этажей, мы проехали на следующий день утром по пути на аэродром.
Итак, мы снова в воздухе, но летим вовсе не на юг, а на восток-юго-восток и, что самое забавное, летим в Азию, на Аравийский полуостров.
Внизу — переходящая в степь саванна, но я сижу неудобно, далеко от окна, и следить за изменением пейзажей мне трудно. В утешение мне остается лишь возможность без всяких внешних помех поразмыслить о том, что мы увидели в Судане, но главным образом о том, чего мы не увидели, да и не могли увидеть.
Судан — достаточно большая страна, она занимает площадь в два с половиной миллиона квадратных километров, и долго нужно колесить по дорогам, чтобы представить себе зрительно хотя бы его ландшафты. Но страна — это прежде всего люди, незнакомые мне северосуданские племена, западные кочевники баккара и кабабиш, беджа, живущие на северо-востоке, нилоты юга страны… Земледельцы и кочевники, мусульмане и анимисты… Люди, говорящие на арабском и нубийском, на кушитском и нилотском языках… Около тринадцати миллионов их, суданцев в широком смысле слова, и лишь около полусотни тысяч выходцев из Европы — англичан, греков, итальянцев…