И очень досадно (сумею ли когда-нибудь восполнить этот пробел?), что не удалось мне хоть краем глаза взглянуть на развалины Мероэ, крупнейшего центра древнесуданской цивилизации. До них совсем недалеко от Хартума — всего километров сто пятьдесят вниз по Нилу или по железной дороге, которая проходит прямо по территории бывшей столицы мероитов. Там еще сохранились остатки дворцов и храмов, сохранились царские пирамиды, сложенные из небольших блоков. Там сохранились груды шлака, выброшенного из плавильных печей — мероиты славились еще в глубокой древности как железных дел мастера… Археологи нашли среди развалин курчавого барана — изображение египетского бога Амона, культ которого в Египте особенно процветал в период Нового царства. И археологи откопали львиные ворота с изображением львиноголового человека, очень похожего на египетскую богиню Сохмет, но только в Мероэ это мужчина…
Расцвет нубийского царства пришелся на последнее тысячелетие до нашей эры, когда нубийские фараоны, обосновавшиеся поначалу в городе Напат, ненадолго захватили Египет. Но наибольшего подъема культура и ремесла достигли после того, как столицу перенесли подальше в глубь Африки, из Напата в Мероэ, и тогда именно мероиты, пользовавшиеся ранее египетскими иероглифами, изобрели первое в Африке алфавитное письмо, содержавшее двадцать три знака.
Мероитское государство пало под нажимом южных соседей в IV веке нашей эры, и долгое-долгое время лишь несколько строк в сочинениях античных авторов напоминали о его былом существовании.
И по сей день мы очень мало знаем о мероитах, о быте их и культуре. И по сей день раскопана лишь небольшая часть развалин Мероэ.
Наверное, если бы не моя влюбленность в древнеегипетскую культуру, я не сожалел бы так, что не побывал в Мероэ, что не смог сравнить Мероэ с тем, что видел в Египте… А ведь мероиты, несомненно, способствовали проникновению египетской культуры и дальше на юг, в тропическую Африку, к которой таким странным образом — через Азию — мы все-таки приближались.
Внизу на развороте ненадолго показался ярко-зеленый, в белой пене Индийский океан, вернее — Аденский залив океана, и сразу же стали надвигаться на самолет пыльно-бурые зазубренные хребты.
Аден. Аэродром — чуть в стороне. Собственно город и порт с причалами и пирсами лишь мелькнули и скрылись за грядою гор. Горы похожи на Крымские, на Кара-Даг у Коктебеля.
Сильнейший, перехватывающий дыхание горячий ветер. В мутном небе парят коршуны, и ветром сносит их к горизонту. Пыльная мгла затягивает дали, и после нескольких неосторожных глотков воздуха пыль уже скрипит на зубах.
По краю аэродрома растут небольшие акации и суккулент с крупными листьями и мягкими продолговатыми плодами зеленого цвета. Я помню, что египтяне называют его по-своему — хандер, а ботаники по-латыни — калатропис.
На фронтоне аэропорта — белая каравелла под двумя парусами. Развевается бело-зеленоватый, окаймленный поверху черной полосой флаг с белым полумесяцем и звездой, причем полумесяц изображен в вертикальном положении, а не лодочкой, как это принято в мусульманских странах. Здание аэропорта розоватое, в два этажа, с террасой и козырьками. Дежурят солдаты в черных фесках.
В холле мы освежились прохладительными напитками. В киоске продаются открытки с видами Адена, но не города, а страны. Горы. Проходы в горах. Тоннели в горах. Дороги в горах.
Я вышел в небольшой палисадник, разбитый перед зданием аэропорта. По-прежнему мела по асфальту невидимая пыльная поземка, сорила в глаза, шуршала по раскрытому блокноту.
Темно-стального цвета военные самолеты выруливали цепочкой на взлетную дорожку.
Я попытался причесаться, но гребенка застряла в забитой пылью голове.
На подлете к Могадишо, столице Сомали, — темный океан и дымные облака над ним. Западнее, на материке, — оранжевые дюны с редкой растительностью и бескрайняя зеленая степь. Город — на песчаных холмах, и кварталы хижин чередуются с кварталами стандартных, европейского типа домиков.