Ночью деловой центр Найроби пустеет. Огни его витрин полупритушены. И только редкая, но красочная реклама независимо от всего вещественного парит в черном беззвездном небе да какие-то тени чернее ночи бесшумно движутся по вымершим улицам.
— Вы слишком рано приехали, — говорили нам знакомые журналисты. — Недели через две-три здесь все зацветет. Вот когда красотища-то!
Когда Вамбуа увозил нас в аэропорт Эмбакаси по шоссе, разделенному надвое алой полоской бугенвил-лей, я думал о Найроби как о трехликом городе, все три лица которого повернуты к центру — красивому, но холодному центру, и не могу сказать, что ощущение это было безоговорочно приятным.
Хозяйка отеля, в который мы будем еще несколько раз возвращаться из поездок по стране, на прощанье сказала нам:
— В Момбасе вы отогреетесь. Ах, как хорошо в Момбасе! В холодный сезон туда ездят купаться и загорать все, кому это по средствам.
Что ж, совсем неплохо немножко отогреться в Момбасе, убедиться лишний раз, что ты в Африке, и чрезвычайно заманчиво искупаться в Индийском океане, взглянуть на сказочный подводный мир коралловых островов — бог знает, сколько лет я мечтаю об этом!
…Где-то я читал, что все аэропорты мира похожи друг на друга. Это не совсем точно, но если чем-нибудь и похожи все аэропорты, то прежде всего своей внешней экстерриториальностью.
В аэропорту Эмбакаси есть киоск, в котором продаются африканские сувениры — черные статуэтки, деревянные слоники, портмоне из крокодиловой или змеиной кожи, дамские пояски из шкуры зебры или леопарда… В аэропорту Эмбакаси висят на стенах увеличенные до огромных размеров фотографии танцоров в экзотических нарядах, женщин-масаек с сильно растянутыми мочками ушей, в которые вставлены кольца… Бродят на фотографиях стада слонов и буйволов, настороженно смотрит на вас со стены носорог, и мирно спит на дереве — так и кажется, что он посапывает — ни на кого не обращающий внимания «царь зверей»… На стенах небольшого холла, куда попадают пассажиры, только что прибывшие в Найроби, растянуты шкуры леопардов, выставлены боевые щиты и копья, которыми некогда встречали кенийцы завоевателей и которые теперь имеют сугубо историко-этнографический интерес…
Невозможно удержаться и не подойти к лавке сувениров, не полюбоваться фотографиями, не вздохнуть глубоко перед выставкой шкур и щитов… Право, невозможно!
Но проходит пять — десять минут, и визитные карточки Африки вдруг сначала забываются, а потом и совсем теряются в деловой сутолоке огромного аэропорта. Почти непрерывно передает диктор сведения о прибывающих и отбывающих самолетах. А они отбывают во все стороны света и прибывают со всех сторон. В Индию и из Индии. На Мадагаскар и с Мадагаскара. Из Англии и в Англию.
Последняя линия, что ни говори, самая важная. Именно для того, чтобы следующие по ней воздушные лайнеры могли безопасно приземляться в Кении, и был создан великолепный современный аэропорт на плато Кикуйю. Он как гриб из стекла и бетона, проросший на конце гигантского мицелия, протянувшегося через два материка. Он чужероден здесь на плато. Он не сродни саванне с прайдами львов и стадами антилоп. Он не сродни глинобитным деревушкам племени кикуйю.
Но без него нет и современной Кении. Новые незримые мицелии протянулись от гриба Эмбакаси в Азию, в страны южной Африки. Гриб Эмбакаси стал крупнейшим международным авиапортом в Восточной Африке.
Днем и ночью Эмбакаси густо населен человеческими фигурками. Темнокожие фигуры кенийцев оттеснены на окраины Эмбакаси — там дежурят босоногие носильщики в красных фесках и бежевых униформах. Центральная часть аэропорта заполнена европейцами в строгих костюмах, но особенно много индийцев. Очевидно, в здании аэропорта в каждый данный момент находится примерно одинаковое количество индийцев мужского и женского пола, но неизменно кажется, что женщин гораздо больше: пышнотелые (признак богатства и красоты!), пышно разодетые в яркие сари, украшенные вколотыми в ноздри бриллиантовыми брошами и круглыми цветными отметками на лбу, — они просто подавляют всех остальных своей физической массой и выглядят этакими монументами посреди мельтешащей бесчисленной детворы.
С внешней стороны аэропорта — газоны с яркой бугенвиллеей, матово-зеленые мексиканские агавы, австралийские эвкалипты. А во внутреннем дворике, на который выходят большущие, во всю стену, окна таможни, стоит канделябровидный молочай, или эвфорбия, — похожее на гигантский кактус могучее растение с рубчатыми, колючими стволами. Это абориген, он житель кенийской саванны. Во внутреннем дворике аэропорта Эмбакаси он кажется мне то пленником, то живым памятником тем, кто строил Эмбакаси своими руками, — памятником вольнолюбивым кенийцам.