А потом, вынырнув на поверхность, посмотрел в сторону белых бурунов… От берега меня отделяло метров триста, от бурунов — в два раза больше. Километр — преодолим, но за отпущенные на все удовольствия полчаса я не успел бы доплыть до коралловых рифов и вернуться… Пришлось мне расстаться со своей мечтой увидеть подводный мир коралловых рифов.
Уже повернув обратно к берегу, я понял, в чем своеобразие этого не очень-то в общем красивого подводного царства у острова Момбаса: на открытых побережьях песчаное дно лишено растительности — волны вырывают ее, — а здесь песчаное дно похоже на густо заросший луг.
Так могло случиться потому, что коралловый барьер принимает на себя удары волн, идущих с востока, с необозримых просторов Индийского океана.
После купания в Индийском океане отогреваться нет нужды. Я просто упал на горячий песок и, подставив спину солнцу, смотрел на недостижимое — на белую полосу бурунов над коралловыми рифами — и пересыпал руками песок: он был мелким, сухим, жестким — таким бывает снег на севере после долгих сухих морозов, и тогда он, как мучная пыль, проникает в тончайшие щели. К горячему песку руки привыкают, к снегу тоже, но там предел привычки короче — сводит пальцы. Здесь, на берегу океана, я мог охладить пальцы в теплой воде. Я подполз к кромке воды и положил руки в океан.
И подумал о странном. Мы, русские, все-таки дети снегов, и снежные равнины почти полгода окружают нас. Моря — они у нас на окраинах. И есть у нас прекрасные художники-маринисты, и есть у нас поэты-маринисты. Но почему же наш снег — такой разный в разное время суток и года — не вызвал к жизни поэтов-снеголюбов, художников-снеголюбов?..
Таким увидел снег сибирский поэт Никита Демчин — ему, как говорится, все карты в руки. Но снег Сибири, и снег Камчатки, и снег Европы, и снег Кавказа — разве они не так же различны, как волны Средиземного моря и Баренцева, «ревущих сороковых» и зоны экваториальных штилей?..
Удивительно, сколько красоты вокруг нас, и удивительно, что мы все еще недостаточно зорки.
После ланча Герман Гирев самолично перерезал постромки нашей «упряжки» и мы разлетелись по Момбасе в разные стороны, объединившись друг с другом в соответствии с теми или иными интересами.
Вместе с журналистом-международником Владимиром Дунаевым я отправился на нефтеочистительный завод, расположенный в северо-западной части острова. Нас сопровождали миссис Вэнс и еще один представитель туристской фирмы, атлетически сложенный кениец, имени которого я не запомнил.
Чтобы лучше показать нам Момбасу, миссис Вэнс повезла нас на нефтяной завод кружным путем, через дамбу Макупа, соединяющую остров с материком; потом вдоль железной дороги мы вернулись на остров и, миновав рощу кокосовых пальм, выехали к огромным металлическим цистернам.
Пальмы подходили к ним почти вплотную, и, хотя они не переступали рубежа, образованного шоссейной дорогой, соседство цистерн и пальм казалось противоестественным.
Миссис Вэнс и представитель туристской фирмы исчезли в проходной, и вскоре к нам вышел англичанин, мистер Роберт Кроуфорд. Он представился нам как административный директор, ведающий подбором и подготовкой кадров, и сказал, что будет нашим гидом на заводе.
Мистер Кроуфорд был уже немолодым, невысокого роста, сильно облысевшим человеком; редкие седеющие волосы его сгущались на затылке и завивались там в кольца, придавая мистеру Кроуфорду вид задиристого петушка. Но игривое это сравнение вскоре забылось. В облике административного директора больше всего поражала законченная, артистически отработанная твердость в линиях лица и поджарой спортивной фигуры. Наверное, с ним нелегко иметь дело и нелегко выдерживать взгляд его настороженно-жестких, запрятанных в длинные красивые ресницы, серых в черную крапинку глаз.