И почему-то я вспомнил, что у Хемингуэя, о котором мы недавно говорили, есть рассказ «Белые слоны». Правда, в этом рассказе нет ни слонов, ни Африки… Просто два не очень любящих друг друга и потому не очень счастливых человека — а может быть, несчастливых по иной причине, — два человека ждут поезда на полустанке в Испании, в долине Эбро, и видят пашни, и видят далекие холмы, которые не очень счастливой женщине кажутся похожими на белых слонов…
И уже в связи с этим я вспомнил, что один из сыновей Хемингуэя живет в Восточной Африке, в Танзании, что он стал профессиональным охотником. Его зовут Патрик, и однажды Патрик дал интервью советскому журналисту. Слабенькое интервью — о том, что Хемингуэй любил Африку, что ему нравились местные танцы и песни, что был он хорошим охотником и в Кении его даже избрали почетным егерем… Меня в этом интервью поразило лишь одно признание Патрика: сын не знал книг своего отца. Весь образованный мир читал Хемингуэя, о нем писались бесчисленные статьи, монографии, диссертации, а сына книги отца не интересовали… В интервью есть трогательное объяснение: «Отец был для меня прежде всего отцом…» — таков его смысл.
Трудно комментировать мне это внешне наивно-беспомощное объяснение, тем более что дано оно уже вполне взрослым человеком (фотография Патрика, снятого рядом с убитым леопардом, помещена в том же номере «Литературной газеты»)… Но видимо, действует такой психологический закон: чем ближе в жизни человек к человеку, тем труднее одному из них понять другого, особенно если этот другой не укладывается в привычные рамки и понятия… Легко схватывается лишь то, что на поверхности: фляжка с виски, меткий выстрел, тяжелые шаги по пыльной дороге…
…В дверь ко мне постучали— наши, закончив веселые разговоры, шли наверх. Я не откликнулся. Я по-прежнему не отрываясь смотрел в черный квадрат окна на белых слонов.
Видимо, постепенно я засыпал, потому что в мозгу моем странно путались партизаны из мау-мау, находчивые и предприимчивые владельцы отеля «Тритопс», визит королевской семьи, грустные рассказы Хемингуэя, чавканье глины под ногами слонов и вздохи носорогов, пьяные голоса, доносившиеся из бара, непролазные леса Абердэра и Кении, официант Ндегве и колонист Ндегве с папиросной бумагой в руках, подтверждающей его право на клочок земли…
…Утро выдалось сырым и туманным; отпотели и оттого потемнели стены в коридорах отеля; воздух казался ощутимо насыщенным влагой, и силуэты деревьев расплылись, приобретя непонятные очертания; чуть курилось озерко, и легкий пар поднимался от замешенной, как тесто, глины. Лес молчал, но у дальнего берега озерка двигались трудно различимые в тумане тени.
Молчали, поеживаясь, и временные обитатели «Тритопса», которым сразу же после утренней чашки кофе предстояло покинуть его.
Мы проглотили по рюмочке армянского коньяку, чтобы взбодриться душою, и действительно взбодрились.
— Зря ты вчера рано спать завалился, — говорит Дунаев. — Егерь совсем перепился и разрешил нам спуститься вниз по лестнице к слонам и носорогам. Жутковато было.
Я узнаю об этом с откровенным чувством зависти, но белые слоны в черном прямоугольнике окна все еще стоят у меня перед глазами, и я успокаиваю себя тем, что нельзя все-таки объять необъятное.
— А знаешь, чем кончилось вчерашнее представление? — спрашивает Герман Гирев. — Тот здоровенный носорог все стоял и стоял, прочим мешая. Подошел к нему другой носорог, стал прогонять, а тот не уходит, только голову ниже опустил и стоит… Потом слон к нему подошел, а тот снова ни с места… Все отступили, все ушли, а носорог все стоит… И вдруг выскочил из леса заяц и сел перед носорогом… Посмотрел на него носорог, попятился — и бегом в лес… А заяц еще немного посидел, осмотрелся вокруг и тихо так, без всяких тебе прыжков, как победитель, ушел с поляны!.. Целая новелла — возьми, напиши!
…Дверь на лестницу открыта, и можно спускаться. Мы толпой идем по влажной упругой земле, и непроспавшийся егерь с игрушечной винтовкой провожает нас до завала.
По ту сторону завала уже стоит машина, а у дверей «Аутспен-отеля» нас встречает Вамбуа.
— Джямбо! — радостно кричит он на суахили. — Здравствуйте! — и каждому из нас поочередно подает руку.