А за ним виднелась строящаяся деревня с каменными домами под гофрированными крышами, плантации бананов и кукурузы, стройные черные кипарисы, а еще дальше расстилались мягко очерченные зеленые холмы Африки с красными проплешинами в тех местах, где люди свели растительность.
Дорога от Ньери до Найроби идет, в общем, на юг, по местам, сравнительно густо заселенным и почти сплошь возделанным. Во всяком случае, это самый развитый сельскохозяйственный район из всех, которые мы видели. От акациевого редколесья и буша здесь остались одни воспоминания. Вдоль шоссе — плантации бананов, кукурузы, а у селений растут деревья манго и орех кэшью, родственник среднеазиатской фисташки, завезенный в Восточную Африку из Южной Америки. Но больше всего плантаций сизаля — они определенно преобладают и прочнее всего прочего западают в память. На огромной скорости, которую развивает на хорошей дороге наш микробас, плантации сизаля кажутся сплошь матово-сизыми, но на подъемах они распадаются на отдельные, похожие на раскрытые сосновые шишки — гигантских, правда, размеров — кусты… На сизалевых полях — машины, трактора с какими-то особыми навесными устройствами… Много цветущего сизаля, выбросившего вверх огромные стрелы — сейчас они кажутся похожими на чахлые сосны, выросшие на болоте или в густом тенистом лесу, который неожиданно вырубили, и сосны оттого выглядят растерянными и жалкими.
Пенеплен на этом участке нагорья почти не расчленен — лишь изредка возникают вдали островные горы да в начале пути встречались террасированные склоны с полями.
День разгулялся, было солнечно, светло, но не жарко, и чудесно было ехать, высунувшись в окно и подставив лицо упругому ветру.
Вамбуа так гнал микробас, что, несмотря на две основательные задержки, в Найроби мы успели, как и планировалось, к ланчу.
Вамбуа сказал нам пословицу своего племени вакамба: «Мужчина, не имеющий семьи и дома, не человек».
Вамбуа еще должен заехать за нами после ланча, и мы решили попросить его показать свой дом.
А пока мы снова в нашем уютном отеле, сидим за столом, и за соседними столиками сидят постояльцы — японцы, немцы из Западной Германии, американцы, англичане. Они обосновались в «Эйнсуорт-отеле» прочно, надолго и могут не спешить. А у нас на Кению остались считанные часы, и мы спешим.
И Вамбуа, зная, что скоро расстанется с нами, тоже спешит и, едва передохнув, подъезжает к отелю.
Нашу просьбу он встречает с радостью. Мы все одновременно смотрим на часы и решаем, что за небольшой срок, оставшийся до пресс-конференции, успеем все-таки заехать к Вамбуа.
Вамбуа гонит микробас, сокращая дорогу одному ему известными проулками и закоулками, и почти моментально мы оказываемся на окраине Найроби.
В полном смысле на окраине. Дом, возле которого остановил свой микробас Вамбуа, стоит у пустыря, а за пустырем виднеется какой-то аэродром — не Эмбакаси, другой какой-то.
Дома здесь двухэтажные, каменные, с нишами-балкончиками.
Вамбуа не пришлось бежать за женой на второй этаж — она была на улице и болтала с соседками у развешенного па веревках стиранного белья. Тут же играли ребятишки, и Вамбуа смог представить нам свое семейство без всяких проволочек.
Его супруга — ее звали Ндулу — оказалась совсем молодой и очень стройной женщиной, ужасно смутившейся при появлении такого количества вазунгу. У нее было миловидное, широконосое и большеротое лицо, и забавно торчали на затылке крохотные косички с вплетенными в кудряшки веревочками…
Ну, а мальчишка по имени Мваниа — он был как все мальчишки его двухлетнего возраста: он ходил в короткой распашонке, выставив вперед голое коричневое пузико, он одной рукой тер кулачком нос, а второй на всякий случай держался за подол цветастого маминого сарафана.
Соседи — они в эти дневные часы все находились на работе, а соседки весьма и весьма одобряли наш визит, и охотно фотографировались вместе с нами и вместе с семьей Вамбуа, и охотно отходили в сторону, когда семейство Вамбуа фотографировалось самостоятельно…
Мы уехали от гостеприимного дома с хорошим ощущением в душе, с уверенностью, что Вамбуа, уже имеющий семью и квартиру и собирающийся стать фермером, будет в глазах своего племени настоящим мужчиной.
Вечером нас посетил Кирори Матоку с сыном Денио и племянником, имени которого я не запомнил. Мы попросили принести обед в номер, ели фаршированных куриц и пили друг за друга «Столичную». Кирори Матоку почти не пил, лишь пригубливал водку. Сын его сидел в небрежной позе и небрежно пил. Он был высок, худощав и строен. На голове — пятно седых волос, след от четырехлетнего пребывания в тюрьме. Сын работал журналистом в газете «Пан Эфрикен» и откровенно говорил, что мечтает учиться в Москве на факультете журналистики.