– Разве тебе не говорили, что время – деньги, а следовательно, взаимозаменяемы? – спросил он так хрипло, что по спине Корри пробежал мороз. – Все здесь, от солнца до западного ветра, специально нанято для твоего развлечения.
Лучше бы он ударил ее ножом. Как больно… куда больнее, чем она представляла, потому что он застал ее врасплох. Она стоит перед ним беззащитная, уязвимая…
Но боль тут же сменилась гневом на себя, на свою глупость и доверчивость, на то, что от слов Гая воздух похолодел, а на небе появились тучи.
– Если так, мне все это ни к чему!
Нет, как бы Корри ни пыталась, ни за что его не поймет! И к собственному позору и унижению, девушка почувствовала, как две огромные слезы покатились о щекам, прежде чем она успела сдержаться. Руки Гая сжали ее, грубо, бесцеремонно.
– Прости, я ляпнул глупость.
– И вы меня простите, – промямлила Корри, не глядя на него. – Не знаю, что со мной стряслось. В жизни так не раскисала. – Она поспешно стряхнула соленые капли. – Боюсь, вы правы. Я еще не совсем здорова.
– Ты плачешь.
Корри, решительно тряхнув головой, выдавила жалкую улыбку:
– Я никогда не плачу.
– И никогда не болеешь?
Корри рассмеялась, боясь, что сейчас разрыдается по-настоящему.
– Ваша взяла. Ладно, я действительно больна, а это означает, что вы должны во всем мне потакать и ублажать. Иначе неизвестно сколько придется пролежать в постели.
Гай оценивающе глянул на нее:
– Перемирие?
Девушка глубоко вздохнула. Да, она устала – бороться, сражаться и защищать принципы, о которых никогда не задумывалась, пока не встретила Гая де Шардонне.
– Пожалуйста. Пока я не встану. Он улыбнулся ей той тревожащей улыбкой, обещавшей и угрожавшей одновременно.
– Ты в два счета поправишься. Биарриц излечит тебя.
– Биарриц? Вы хотите сказать…
– Совершенно верно. Атлантическое побережье. – В глазах плясало неудержимое веселье, но лицо оставалось серьезным. – Конечно, это совсем не то что Средиземное море, но и здесь есть свои преимущества, не находишь?
Девушка открыла рот, но язык отказывался повиноваться. Она снова попала в ловушку. Биарриц! Только этого не хватало! Модный курорт, куда съезжаются богатые родовитые снобы со всего света! Знай она правду, не стала бы любоваться чудесной панорамой.
Корри безразлично пожала плечами:
– Оставляю свое мнение… при себе.
– Как пожелаешь. – Опять знакомый, раздражающе веселый взгляд! – Не стану убеждать тебя. За меня это сделает Биарриц. Говорят, в здешнем воздухе разлито волшебство. Никто не знает почему, но в Биаррице все можно растянуть почти до бесконечности – болезнь, зиму, даже саму смерть. Ученые называют это микроклиматом, географическими условиями, созданными конфигурацией залива, теплом Гольфстрима и горами. Сама увидишь, как это бывает. Неделя-другая, и забудешь, что такое осень и зима.
Постепенно Корри начала понимать смысл слов Гая. Обычные правила были неприменимы к Биаррицу. Корри изо всех сил пыталась возненавидеть этот город, но не смогла. Невозможно не полюбить солнечные зайчики, пляшущие в узких улочках, волны цвета ляпис-лазури, домики, выкрашенные в золотисто-кремовые и розовые тона. Здесь всегда пахло сдобой, только что смолотым кофе и свежими газетами. И почему-то всегда казалось, что день лишь начинается, что сейчас раннее утро и пора завтракать. Время будто остановилось, и поскольку сезон давно прошел, на курорте царил покой. Город походил на светскую красавицу, вставшую с постели, еще не причесанную, без макияжа и в одном пеньюаре. И подчиняясь его воздействию, девушка тоже позволила себе расслабиться.
Кроме того, надо признать, Гай трогательно заботился о ней. Она выздоравливала куда медленнее, чем рассчитывала, и была наполнена дремотной усталостью, которой никогда раньше не испытывала, но Гай ни разу не потерял терпения. И как просила Корри, всячески угождал и потакал ей, покровительственно улыбаясь, когда она в один прекрасный день взволнованно сбежала по лестнице, потому что обнаружила в комнате муху, верное доказательство вечного лета.
Гай даже позволил увлечь себя наверх, чтобы узреть чудо собственными глазами.
Через несколько дней он разрешил ей гулять по пляжу и прежде всего повел в Порт Вье, крохотную уединенную бухточку, где каждая песчинка имела свой неповторимый оттенок. Они словно шагали по драгоценным камням. Один, чистый белый кварц, был в форме маленького сердечка. Она неожиданно для себя подняла его и протянула Гаю.
По мере того как к Корри возвращались силы, Гай показывал ей Шамбр д'Амур, залив в виде идеального полумесяца, позолоченное здание «Отей дю Пале», где императрица Евгения когда-то принимала почти всех европейских монархов. По пути к ним прибился пес, с щенячьим восторгом плескавшийся в мелкой прозрачной воде.
Гай требовал, чтобы она спала днем, и Корри каждый раз возвращалась домой, нагруженная камешками, раковинами, до мозга костей пропитанная солнцем и радостью. Энергия и воля к жизни возвращались так же неотвратимо, как морской прибой.
Корри впервые в жизни никуда не рвалась, ни к чему не стремилась. Только ела, спала и бесцельно бродила, окутанная чудесным серебристым светом. И гардероб на этот раз у нее был совсем простой – полосатые широкие юбки и свободные брюки, заправленные в сапожки из мягкой кожи. Обычные удобные костюмы, не привлекавшие ничьего внимания.
Конечно, в глубине души девушка понимала, что бесконечно так продолжаться не может. Ее истинное «я», мятущееся и честолюбивое, вскоре возьмет свое. И кроме того, весьма сомнительно, что Гай и дальше будет так же предупредителен и щедр. Слишком хорошо она его знала. Гай – один из тех холодных нетерпеливых людей, способных на проявления нежности при условии, что эта самая нежность будет изливаться на существо низшей породы. Но почему-то уверенность в этом не тревожила Корри. Пока она была склонна принимать вещи такими, какие они есть. До сих пор Корри была самонадеянна, делала скоропалительные выводы и безумно стремилась к вечному лету. Но здесь, среди бесконечной осени, постепенно и незаметно переходящей в зиму, Корри исподволь начала понимать преимущества полумер и даже определенных компромиссов. Предрассудки и предубеждения постепенно таяли, как ранний снежок, и Корри училась видеть окружающий мир в пастельных, серебристо-нежных тонах.