В этом отрывке, как, впрочем, и на протяжении всего романа, рассказчик показывает себя тонким психологом, умеющим немногими штрихами точно раскрыть характер человека. Гипотеза миссис Стрикленд о себе проста: она живет возвышенной жизнью, а другие вокруг нее лишь камни занятной мозаики, оттеняющие эту возвышенную жизнь. Кажется, что это довольно странно для такой не особо выдающейся персоны. В конце концов, кто она такая в этой среде известных писателей?
Судя по всему, для нее это было неважно. Миссис Стрикленд имела собственные убеждения, в которых важную роль играла идея ее превосходства через возвышенность. И именно эта идея лежала в основе попыток миссис Стрикленд вернуть покинувшего ее мужа. Она полагала, что своим великодушием, эффектным прощением одержит верх над предполагаемой соперницей. Но когда выяснилось, что Чарльз Стрикленд покинул ее вовсе не ради другой женщины, она осознала, что ее брак уже не спасти:
Миссис Стрикленд в отчаянии обратилась ко мне:
– Вы-то хоть меня понимаете?
– Не совсем. Вы хотите сказать, что могли бы простить его, если бы он оставил вас ради другой женщины, но не ради отвлеченной идеи? Видимо, вы полагаете, что в первом случае у вас есть возможность бороться, а во втором вы бессильны?
Миссис Стрикленд бросила на меня не слишком дружелюбный взгляд, но ничего не ответила. Возможно, что я попал в точку (гл. 15).
Гордость говорила миссис Стрикленд, что она возвышеннее окружающих, и ее возвышенность – та сила, которая будет исправлять других. И тут вдруг выясняется, что ее соперница вовсе не человек, а… живопись. Все достоинства миссис Стрикленд имели смысл, если ее сравнивать с другой женщиной. Здесь же они не имели никакого значения, и она сама была второстепенным, легко пренебрегаемым обстоятельством. И женщина не выдержала – под действием уязвленной гордости переход к крайней злобе был мгновенным:
– Но теперь – теперь все кончено. Для меня он чужой человек. Пусть умирает с голоду, одинокий, заброшенный, без единого друга, – меня это не касается. Надеюсь, что его постигнет какая-нибудь страшная болезнь. Для меня он больше не существует (гл. 15).
Похоже на проклятие, особенно учитывая то, что Стрикленд в романе умирает от проказы. Как же так получилось, что вполне добропорядочная супруга, готовая на многое ради мужа (в том числе на принятие его пути художника) потерпела столь сокрушительную неудачу и закончила ненавистью? Ответ прост – она не понимала своего мужа и не могла дать ему то, в чем он нуждался. Ее восприятие людей и мира было иллюзорным, и рассказчик хорошо видел эту неподлинность, ненастоящесть. И он, наверное, чтобы не было недомолвок, подчеркивает это в сцене разговора с миссис Стрикленд уже после смерти Чарльза:
А на стенах висели цветные репродукции с лучших картин Стрикленда, выпущенные в свет неким берлинским издателем.
– Вы смотрите на мои картины, – сказала миссис Стрикленд, проследив за моим взглядом. – Оригиналы, конечно, мне недоступны, но я рада и этим копиям. Мне прислал их издатель. Это большое утешение для меня. … я считаю себя обязанной рассказать людям о Чарли все, что могу рассказать. Быть женою гения – немалая ответственность. Она посмотрела на меня открытым и ясным взглядом, таким же, как двадцать с лишним лет назад. "Уж не смеется ли она надо мной?" – подумал я (гл. 58).
И снова тема собственной возвышенности. Женщина даже не чувствует фальши в том, что она пытается играть роль, которую ей не суждено было сыграть. «Жена гения», которой доступны только репродукции – какая издевательская деталь! Придуманная «ответственность», которой нет и не может быть. Снова слепота, снова иллюзорность жизненной позиции. Разорвать иллюзорность сознания можно лишь заметив и признав в себе действие гордости, которая и порождает данную иллюзорность. Но для многих людей это проблема. Здесь я отвлекусь от романа Сомерсета Моэма «Луна и грош» и выскажусь по этой проблеме особо.
По общему мнению, заметить проявления гордости в других легче, чем в себе. При разумном подходе к делу, этот опыт наблюдения гордости в других должен быть стимулом для осознания гордости в себе. Даже когда речь идет о, как кажется, малозначительных вещах. Приведу пример.
Одна из моих знакомых сказала, что собирается «одеть пальто, потому что на улице холодно». Я заметил, что правильно будет сказать «надеть пальто». «Нет, нет» – поспешно возразила дама, «одеть пальто – это правильное выражение». «Но ведь правильность этого выражения можно проверить по словарям» – отреагировал я. «Нет, я сказала правильно» – недовольно ответила дама, давая всем своим видом понять, что этот разговор должен быть закончен.