Конечно, проблема здесь не в русском языке. Кто не делал ошибок, говоря на «великом и могучем»? Проблема в другом – неспособности признать очевидную ошибку.
Таковая неспособность есть частный случай более общего явления, хорошо известного опытным духовникам. Его можно назвать неспособностью неподготовленного человека понести всю правду о себе. Именно поэтому духовники не спешат обличать, даже в тех случаях, когда грехи человека им хорошо видны. Если обличение, пусть и справедливое, окажется больше того, что способен понести человек, то такое обличение может привести не к покаянию, а противоположному результату.
Неспособность понести правду о себе – это действие, вызываемое гордостью. Неспособность признать себя гордыми – это действие, которое гордость в наибольшей степени стремится произвести в нас. Ее логика проста: раз «не гордые», значит и не надо бороться с гордостью. Ведь ее в нас «нет». Так люди впадают в заблуждение, что они не гордые, и благодаря этому заблуждению гордость беспрепятственно формирует в них установку на самоутверждение как основной подход к жизни.
Самоутверждение заключается в убежденности в собственной предпочтительности и стремлении эту предпочтительность доказать высоким статусом, богатством, славой, влиянием и т.д. И удержать любой ценой достигнутое, потому что гордый человек не может понести участь «обычного» человека.
Казалось бы, что в этом плохого? Более достойные и умелые люди и должны выделяться большими успехами, уравниловка ведет к застою, конкуренция есть тот объективный механизм, который отделяет по-настоящему умелых и талантливых от тех, кто только думает о себе, что он умел и талантлив. А чтобы выдержать конкуренцию, которая часто жесткая, нужна сильная мотивация. Предпочтительность перед другими как раз является такой мотивацией. Так?
Не совсем. Гордость часто маскируется под добродетель и может даже использовать ее как свой инструмент. Но гордость – это страсть, которая стремится получить все больше и больше, невзирая на объективно возможное, и через этот отрыв от реальности втягивает человека в ситуацию неосуществимости желаний. Есть поговорка, которая отчасти передает эту неутолимость желаний: «у всех есть проблемы: у одних щи пустые, у других жемчуг мелкий».
Ощущение неосуществимости желаемого вызывает сильное внутреннее напряжение в человеке, вызывает поляризацию его внутреннего мира. На одном полюсе находится гордость, которая требует продолжать самоутверждение любой ценой, не гнушаясь даже преступлений. На другом – смирение, которое говорит человеку: остановись и разберись в том, что действительно происходит в твоей душе. Жизненный путь человека формируется под воздействием обоих полюсов, и результат зависит от того, какой из них – гибельный или спасительный – человек в конце концов выберет как окончательную основу своей жизни.
Глава 6. Возможна ли любовь без жертвы
Поначалу кажется, что Ата – всего лишь одна из женщин Стрикленда, которая нужна ему лишь как средство решения его бытовых проблем и получения известного телесного комфорта. Несмотря на то, что художник формально не был разведен с миссис Стрикленд, он де-факто женился на Ате.
Сосватала ему Ату Тиаре Джонсон, хозяйка отеля. Аргументы Тиаре были весомыми для Стрикленда: у Аты был небольшой участок земли, дом, некоторые денежные сбережения, она имела самоуважение и была недурна собой. И ей нравился Стрикленд. Хозяйка отеля как деловая женщина понимала интерес художника и потому привела самый сильный для него аргумент: денег от продажи копры с участка хватит, чтобы прожить, и Стрикленд может писать картины «сколько душе угодно» (гл.51).
Затем Тиаре позвала Ату, между девушкой и художником произошел следующий краткий диалог:
"Ну как, Ата, – сказал он, – гожусь я тебе в мужья?" Она ничего не отвечала, только хихикнула. … "Я буду бить тебя», – сказал Стрикленд, глядя на Ату. "А как иначе я узнаю, что ты меня любишь?" – ответила она (гл.51).
Слова девушки были вызовом Стрикленду. Ведь ранее он утверждал, что «жизнь – короткая штука, и на искусство, и на любовь ее не хватит» (гл.21). А здесь Ата, которая хочет узнать, любит ли он ее, и, если у него нет другого способа выразить свое неравнодушие к ней кроме побоев, она примет их как доказательство его любви. Хотя Стрикленд, скорее всего, обещал своей будущей жене побои совсем с иной целью – с тем, чтобы пресечь ее возможные попытки выйти за пределы отведенного ей малого места в жизни художника. И это место хорошо видно из самого длинного во всем романе монолога Стрикленда, который он произнес в Париже: