Мазня получилась бы какой-то невероятно дерганой, случись мне рисовать не пальцем по зеркалу, а настоящей кисточкой по холсту. Как бы там ни было, главное событие произошло. Чуть погодя впитавшее в себя сакральную влагу зеркало стало источать уже знакомый мне сочный лунный свет, правда, чуть искаженными перспективами того, мазней чего я озадачил себя собственно сам. Ведь постарайся я быть более собранным, не потребовалось бы мне лишний раз испытывать все несовершенства своего неокрепшего вестибулярного аппарата. А так мне показалось, что на сей раз лунный свет пошел прямо на меня рваными клочьями. И я даже почувствовал, как меня начинает тошнить...
Вот тут-то прямо из глади зеркала вынырнул уже знакомый мне паренек, который, как вы помните, прежде жил только во мне, и очень даже требовательно поманил меня за собой. Трудно теперь сказать был то чудный сон или необычное в чем-то своем видение, но я попытался последовать за своим лунным проводником, повторяя по памяти его осторожные, но уверенные шаги по тонкой лунной тропинке. Она возникла также внезапно, как и в прошлый раз, но теперь тропинка была более весомой и упругой, я мог идти по ней и ощущать, как она пружинит у меня под ногами, пока не добрался до зеркальной плоскости, в которую я испугался раз и навсегда провалиться.
Я остановился и оторопело вытянул вперед левую руку. В Зазеркалье меня ожидали самые обыкновенно наземные дворовые качели, на одной, дальней лавочке которых сидел знакомый мне серебряный лунный мальчик, а на другую он очень мягко и предупредительно предложил опуститься мне. Я подчинился.
И тут произошло то, чего меньше всего я ожидал. Мальчонка оказался озорным шалунишкой, раскачивающим качели на незнакомых мне скоростях. Я то и дело видел комнату Лидки и ее невоинственных кавалеров, окруженных охраной, понятыми и лейтенантом, но прямо из этой комнаты меня выносило в какой-то удивительно спокойный и чуть торжественный лунный мир, в котором рождались и рассыпались по небу совершенно необыкновенные звезды с разномерными серебряными протуберанцами, ощущаемыми на ощупь как кружевная волшебная паутина. В какой-то миг мне удалось ухватиться руками за одну из таких паутин, и наступила полная раскрепощенность. Вскоре я уже просто парил, перемещаясь мгновенно между мириадами лунных миров, нераскрытая сущность которых увлекала меня все дальше и дальше.
Никаким воздушным акробатам такая невероятно свободная легкость даже не могла и присниться. Теперь я сам выбирал паутины-трапеции, и уносился все дальше, вглубь лунной вселенной, оставаясь при этом на качели, где меня все время словно страховал некто Я-второй, пока он, наконец, не выдохнул невесомо легкое: «Возвращайся!»
Я хотел с этим странным мальчиком поговорить, но тут уже зеркало ответило молча: «Нет! Еще не время! Ни ты, ни он еще не готовы к прощанию... Заговорить – значит попрощаться...»
– С кем? Как? Почему?!
Зеркало не больно шлепнуло меня по рукам. Скорее, мне показалось, что я только услышал тихий дружелюбный шлепок, но тут же все нити вырвались из моих ладошек и утекли сквозь пальцы. Лунный мальчик внимательно посмотрел на меня, и качели затормозили. Под ними остывал лунный асфальт, расталкивая наши миры. Меня клонило в сон, а мальчик, было видно, что он терялся. Ему было доступней остаться во вновь обретенном им лунном мире, но он словно испрашивал у меня на то разрешения.
– До утра оставайся, но утром не бросай меня навсегда. Когда бросает друг – приходит одиночество. И тогда наступает смерть. Это мне так Юрка рассказывал...
– Юрка не прав... – впервые прозвенел чей-то тихий напевный голос. – Если другу подарить частицу своей души, то даже в самом удаленном от тебя мире он останется другом... На-все-гда...
– Но я еще не умею дарить свою душу... Я могу подарить тебе конфетный фантик. У меня их много от «Ананасовой» и от «Мишки на Севере». И кто ты, чтобы забрать у меня друга? И разве можно поделить душу на части? Ведь ее у меня нет!
– Почему?
– Потому, что я советский ребенок! – гордо ответил я незнакомому зазеркальному существу.
– Душа есть у каждого. Спроси об этом у бабушки Фиры.
– А вот и спрошу!
– Спроси... – последний лунный отблеск закрыл мне глаза. Лунные качели остановились.
14
Еще до утра в Лидкином «пенале» спешно восстановили и дверь, и окно, а с соседей по бараку взяли строгую подписку – не разглашать события прошлой ночи, памятуя об интересах следствия и возможной уголовной ответственности. Перестал неприкаянно бродить по двору Стас Адамович Белошицкий. Им заинтересовались и, учитывая его славное боевое прошлое, определили сторожем на отныне охраняемую свалку бухснаба, где сам Стас Адамович предложил сделать надлежащий переучет.