С самыми сердечными пожеланиями,
Ваша Амелия Черрингтон.
13 июня 1885 года"
***Амелия заворожено следила, как пылинки, медленно кружа, оседают в лучах утреннего солнца. Свет, проходящий через витражи церкви, обретал новые краски и наполнялся жизнью. Разноцветные кусочки стекла повествовали о жизни Христа, и в то же время привносили немного мирской радости в строгие церковные стены. Родители Амелии считали, что подобная радость здесь не уместна, и оттого всегда заставляли ее, не отвлекаясь на витражи и убранство, смотреть на пастора, девушка же играла в эту игру с самого детства, пытаясь тайком скосить глаза так, чтобы рассмотреть и помещение, и прихожан, и старые фрески на стенах.
Пасторы всегда говорили одно и то же на воскресной службе, и неважно, была ли это церковь в Лондоне или небольшой приход в кентской деревне Монк Вуд, и Амелия научилась слушать их, не вникая в смысл слов. Иногда ей казалось, что она засыпает, а мысли ее уносятся прочь, блуждают по нефу, поднимаются вверх по высоким стрельчатым окнам, точно некая ощутимая субстанция наподобие дыма или пара. Мысли эти были густыми и тягучими, как карамель. С трудом оторвавшись от созерцания танцующих пылинок, Амелия остановила взгляд на женщине, сидящей через несколько рядов от нее. На ней была невероятно высокая шляпка, напоминающая кремовую розочку на торте, и когда женщина кивала или вертела головой, ее головной убор устремлялся вслед за ней. Девушке казалось, что еще несколько таких колебаний, и шляпка попросту упадет на соседа справа, но та упорно держалась на голове, и Амелия гадала, сколько шпилек удерживает этот шедевр. Провинциальная мода не переставала ее удивлять.
Незаметно для самой себя она обратилась мыслями к тому, что ее собственная летняя соломенная шляпка уже довольно потрепанная, а новый заказ не везут из Лондона вот уже три недели, и об этом надо непременно сообщить отцу, хотя лучше матушке, потому что отца не волнуют подобные мелочи. С другой стороны, и матушка едва ли будет разбираться с ее шляпкой, и эта мысль опечалила Амелию. Когда она вновь очнулась от этих дум, то внезапно поняла, что хор уже закончил пение, и прихожане постепенно расходятся. Шляпа-торт колыхалась практически у выхода из церкви, бежевое платье матери также оказалось далеко впереди.
Девушка поспешила к выходу, ругая себя за нерасторопность и рассеянность.
Уже у дверей кто-то крепко схватил ее за запястье, и Амелия вздрогнула всем телом, столь неожиданно это было. Когда она обернулась, чтобы увидеть, кто позволил себе подобную дерзость, то содрогнулась еще раз, на этот раз от страха, и едва сдержала крик. На нее маленькими черными глазками из-под нависших век смотрела отвратительная морщинистая старуха, да так пронзительно, будто видела насквозь. Сама она была маленькой, едва ли не карлицей, но держала девушку так крепко, что та и не помышляла вырваться. Ее черная темно-серая одежда и мелкие черты лица делали ее похожей на крысу - сморщенную, как печеное яблоко, старую безобразную крысу.
- Ты ведь из того дома, - прошелестела она, не отпуская руки Амелии. Из-за половины отсутствующих зубов речь ее была неразборчива, и девушке пришлось напрячь слух, чтобы понять ее.
- Из дома? Простите, я... - пролепетала девушка.
- Из дома! - тонкие губы старухи расползлись в гримасе, должной изображать улыбку. - Ты такая же молодая, какой и она была когда-то! И даже чем-то похожа на нее...
- На кого? - прошептала Амелия.
- Из дома, из дома! По тебе сразу видно, ты ведь как она. Такая же молодая и красивая, - старуха хотела было дотронуться до ее лица, но лишь провела скрюченными пальцами возле щеки. - Как горела тогда ее кожа, лопалась и облезала, лопалась и облезала, пока ее личико не стало красным! А какое красивое было личико! Она носилась вся в крови, обугливалась на глазах, как головешка, и кричала, и кричала! Опасайся огня, девочка, а то сгоришь, как фитилек. Так она и горела: одежка вспыхнула, как спичка, а она все бегала и бегала, и кричала, и кричала так, что в деревне слышно было! Пыталась с себя огонь скинуть, а вместо этого поджигала все вокруг. Она не боялась огня, а ты бойся, я-то знаю, к чему он может привести!
- О господи! - девушка пошатнулась, не до конца понимая, что говорит ей эта безумная старуха.
- Она сама беду накликала, - шепотом продолжала старуха. - Мужа своего разозлила, он ее в огонь и толкнул. Он больше всех испугался, когда свою жену увидел, только не жену уже, а труп, покрытый красной коркой и остатками наряда. Красивое у нее платье было, белое, будто свадебное, и тонкое-тонкое, легкое, как пушинка. Вместе с ним и сгорела! Упала в камин, и сгорела! Сгорела! - все громче и громче говорила она, пока и вовсе на крик не перешла. - Наша бедняжка Элинор вся разом и сгорела!