За исключением банки кофе и небольшого количества сахара, который превратился в одну сплошную массу, а также еще одного грязного стакана с отпечатком ярко-красной губной помады, полки шкафчика были пусты. Полки за следующей дверцей тоже оказались пусты, и лишь в последнем отделении стояла коробка намокшей овсянки.
Эмма вздохнула и повернулась к маленькому холодильнику, который находился рядом с небольшой кухонной плитой, сдвинувшейся с места, как только она притронулась к ней. Эмма открыла дверцу холодильника и обнаружила, что для морских походов запасы слишком большие: две полки были набиты банками с пивом. В холодильнике она обнаружила также пакет из-под молока, к которому даже не осмелилась прикоснуться, и кусок чего-то, покрытого плесенью, — наверное, это был когда-то сыр…
Эмма закрыла дверь в камбуз с желанием тут же прекратить осмотр, но понимала — легче все равно не будет. Она продолжила изучение оставшейся части парусника, начав с носа судна. Находившаяся там скамья была завалена огромными парусиновыми мешками. Она рванула бечевку завязки и увидела туго свернутый кусок грязного белого материала парус. На палубе лежало несколько канатов, а поверх них — рукоятка, или рычаг.
Она пошла обратно через кают-компанию, мимо спасательной шлюпки в узкий коридор с четырьмя дверьми — две справа, одна слева и еще одна в конце. Открыв первую дверь справа, Эмма обнаружила небольшую ванную комнату — она выглядела так, словно была выполнена из цельного куска пластика, над туалетом — насадка для душа, никаких швов, только дренажная труба в полу, — похоже на дачу на колесах.
За следующей дверью справа находилась вполне аккуратная каюта с двумя койками: та, что пошире, внизу, а койка поуже — вверху. С одной стороны располагались небольшой подвесной стенной шкаф и пара небольших шкафчиков. Большое пространство под нижней койкой — место для хранения вещей и полки, которые окружали койки с трех сторон, были пусты. Каюта была маленькой, но уютной, и Эмма тут же вообразила, что она принадлежит лично ей, — представила картины на пустых стенах и книги на полках.
Действительно разумное использование пространства, подумала она, осознавая, что на борту судна все-таки есть нечто, заслуживающее внимания. Эмма попыталась представить себя со всем своим, имуществом в похожей обстановке. Она никогда не была рабой вещей, но подумав, от чего необходимо будет отказаться, расстроилась. И все же мысль о владении только самым необходимым не была лишена определенной привлекательности — это давало некую свободу.
За дверью налево оказалась мастерская с инструментами. Все выглядело нетронутым, что не удивительно: Уэйн никогда не был силен в механике. Эмма еще раз удивилась, как ему удавалось справляться с судном, ведь это требовало определенных знаний.
Она закрыла дверь и направилась в конец узкого коридора. Потянув на себя последнюю дверь и заглянув внутрь, Эмма почувствовала, как глаза стали наполняться слезами.
Это была каюта Уэйна. Всюду валялись вещи, грязная одежда. Здесь была его старая любимая куртка, брошенная на стул, пара потертых джинсов, которые висели на ручке двери туалета, и трикотажная спортивная рубашка, закинутая на верх приоткрытой двери.
Эмма и не предполагала, что настолько растрогается и будет так щемить сердце. До этой минуты она и не думала о личных вещах Уэйна, на которые может здесь наткнуться. Что же делать? Ведь у нее был план: чтобы вытащить из тяжелого положения приют для животных, она собиралась продать судно, а ведь это дом Уэйна.
Тяжело вздохнув, Эмма посмотрела вокруг, пытаясь определить, с чего начинать, и решая, хватит ли у нее духу начать вообще.
Глава третья
Она собиралась заночевать на этом проклятом корабле!
Харлан угрюмо смотрел на свет, льющийся из иллюминаторов «Прелестницы». Наступили сумерки, но парусник не был освещен, и он решил, что Эмма уже ушла, а он просто этого не заметил. А теперь свет зажегся.
Интересно, быстро ли женщина разобралась с освещением? Он не раз самолично наблюдал, как Уэйн Перселл возился со старомодными керосиновыми лампами, пытаясь их зажечь. На паруснике имелось аккумуляторное освещение, но проводка, по словам Уэйна, была такой старой, что из-за боязни пожара он никогда не включал его, когда парусник был пришвартован.