Мира со вздохом, начала натягивать куртку обратно, мы последовали ее примеру. Данн на крыльце принял эстафету на себя и мы один за другим потопали за ним, прошли до середины улицы и скользнули в неприметный узкий проход между двумя домами. Вышли к последней улице деревни, обогнули крайний дом, миновали погост и оказались у порога избы.
Назвать ее как-то иначе не поворачивался язык. Из сугробов виднелась небольшая часть стены, половинки окошек и низко нависающая над бревенчатыми стенами крыша, из кривой трубы на крыше вился легкий дымок. Поднялись на крыльцо, столбы козырька едва удерживали массу снежного наста, кренясь в разные стороны, Данн, включил фонарик на телефоне, толкнул рукой входную дверь, мы гуськом, молча, набились в темные сени поморщилась, запах стоял неприятный, смесь затхлости и гнилья.
Мира шагнула в сторону, раздался металлический грохот, она ойкнула и завалилась на меня, я и сама еле удержалась на ногах. Данн схватил меня за локоть и посветил фонариком нам под ноги, оказалось подруга впотьмах, пнула алюминиевый таз. Справа распахнулась дверь во внутреннюю комнату, мы замерли как испуганные мыши в прямоугольнике падающего из двери света. На нас с ехидством поглядывал Кузьмич.
— Явились, ну заходьте.
Прошли в комнату, Кузьмич разглядывал Олега со спокойным интересом, покачал головой, дескать, вот так дела творятся, сел на стул у окна. Я оглядела комнатку, она не выглядела заброшенной, напротив, в печке пятистенке горел яркий огонь, что-то булькало в котелке, два окна, стол, стулья, буфет у стены на противоположной стороне комнаты, закопченные иконы в дальнем углу, и зажженная лампадка. На столе стояла плошка с солеными огурцами, краюха черного хлеба.
— Девоньки, снимите-ка с печи картошку, несите на стол, одежу на вешалку у двери вешайте.
Мы с Мирой сняли котелок с вареной картошкой, сбоку обнаружился помятый чайник, крышка подпрыгивала, я схватила прихватку и стащила его на подставку. Кузьмич подсказал где взять, заварочный чайник и чай. Данн, под командованием старика, принес с улицы дров. Олег опустился на крайний стул, увлеченно следя за нашей беготней. Кузьмич нарезал крупную головку лука, у меня от запаха еды подводило желудок. Наконец, картошка в глубокой глиняной чашке заняла свое место в центре стола, по верху стекало сливочное масло. Мира достала из буфета и разложила тарелки, вилки и щербатые кружки. Данн сложил поленья у печи, спросил:
— С выжившим все в порядке?
— А как жеж, теперича в поряде, полежит с лихорадкой пару деньков, оклемается, будет здоровее некуда, свезло молодчику. Я ж его еще в лесу признал, Сенька, годов тридцать будет, в магазине грузчиком подрабатывает, хотя большую часть времени увивается за Людкой. Ну и та без жениха не осталась.
— Лихорадка? — переспросила взволнованно я.
— Ну дык, в сугробах знатно повалялся, ничего отпою его травами и таблетками, кудаж без них, поправиться.
— Вот и ладно, теперича и поговорить можно. Налетайте, а я расскажу все что знаю. Обманывать не буду, известно мне не так уж и много. Вы уж меня не перебивайте, опосля отвечу на вопросы, соображалка подводит теперича иногда, сбиваюсь с мысли. Значится, началась эта мистика в нашей деревне давно, мой дед тогда здесь с семьей жил, в тридцатые года, завелись в окраинной избе люди странные, в балахонах ходили, песни пели, народ долго терпеть их выкрутасы не стал, донесли кому надо, их погнали. Ушли она в лес, куда, мне не ведомо. После пошла молва, что место в чаще у кромки болота, проклятое появилось, леший там шибко лютует, сутками водит, люди пропадать стали. Вы не подумайте, в наших местах лесных да болотных и раньше, что ни год, а кто-то да сгинет, но тела то все же по большей части находили. Мой дед тогда устроился лесником, старый то помер, а нового никак не могли сыскать, ну его и попросили, до поры до времени подсобить, он лес знал как свои пять пальцев, и зверье любил. Вот и начал он обходить, и наткнулся раз, как раз таки близ места проклятого на труп соседа, тот утром токма за грибами-то пошел, дед пульс щупать, а от трупа могильным холодом веет, и само тело ледяное, словно долгонько на лютом морозе в сугробе пролежало. Дед за подмогой кинулся, да вот токма не нашли они тело-то. Сначала деда на смех подняли, дескать пить меньше надо, а когда сосед так и не вертался, еще раз лес прочесал, да все без толку. Дед сгинул на войне, а вот мой отец, его старший сын, вернулся, правда только в конце сорокового, выучился на врача, его и направили сюда, фельдшером. Поженился он вскоре на матери моей, она в колхозе работала. Отец атеистом был, в байки деда не верил, до поры. Покамест сам на похожее тело в лесу не наткнулся, и его тоже после так и не нашли, стал он отмечать всех пропавших так сказать без вести. Оно и вышло, что кажный год, двое — трое исчезали бесследно. Лесник по пьяной лавочке отцу тоже сказывал про трупы хладные. Отец, от меня ничего не скрывал, а я рос да тоже замечал некие странности, наших мест. Церкви у нас не задерживались, старая довоенная, сгорела. Да и новая построенная в конце восьмидесятых годов, и года не простояла, крыша обвалилась. Слава богу, никого не пришибло.