Эндо Биндер
Лунные шахты
© Eando Binder — «The Moon Mines», 1933
Глава 1
Небрежным движением руки Ричард Харрингтон щёлкнул кнопкой визовокса и бесцельно крутанул центральный диск. Музыка, смех, новости и другие развлекательные программы промелькнули за мгновение, а затем с раздражением были отвергнуты. После долгих критических поисков того, что подходило бы ему в его нынешнем настроении, он наконец извлёк из эфира звуки низкой виолы, игравшей одну из освящённых временем песен Виктора Герберта о любви.
Его глаза засияли от удовольствия, и он щёлкнул кнопкой, которая управляла визуальной схемой визовокса. Он почти ничего не мог разглядеть на экране, пока не выключил свет в комнате. Затем, так отчётливо, как будто он присутствовал при этом лично, в кадре появилась фигура скрипача, который играл, развеивая уныние Ричарда. Вполне удовлетворённый на данный момент, Ричард опустился в мягкое кресло и устроился поудобнее. Ещё через пять минут он встал, включил свет, раздражённо выключил визовокс и заметался по комнате.
— Что, во имя десяти планет, со мной происходит? У меня куча кредитов (Кредиты — бумажные деньги того времени), я сыт, здоров, хорошо устроен, у меня есть друзья, и всё же, кажется, я не могу наслаждаться жизнью так, как другие люди… Я думаю, тесты Д.Ж. (Д. Ж. тесты — Тесты Дела всей Жизни, проводящиеся в возрасте двенадцати лет) верны, всё в порядке. Беспокойная натура, довольная только в случае опасности, неспособная жить по расписанию, обладающая собственной волей… вот что они сказали обо мне… У меня получилось!.. У меня снова появилось это желание… что-то распирает меня… Мне нужны перемены, действие, риск…
Ричард Харрингтон был ниже среднего роста, но гораздо более коренастый, чем большинство людей. Его широкая спина гармонично сочеталась с узкими бёдрами. У него были красивые и крепкие ноги. На первый взгляд его лицо могло показаться глупым. При втором и более пристальном взгляде становилось ясно, какая проницательность скрывалась под маской глупости. Большие голубые глаза были расположены под широким лбом. В его походке и общем поведении была некоторая медлительность, которая скрывала природную способность двигаться очень быстро и уверенно, когда того требовали обстоятельства. Поразительный физический и ментальный контроль сделал из него сильного человека, которого нелегко было подчинить.
Харрингтон, меряя шагами гостиную в своих апартаментах, был далёк от безмятежности и спокойствия. Тесты, проведённые в Лос-Анджелесе, показали, что он типичный искатель приключений. Социалистическое правительство направило его по пути, наиболее соответствующему его темпераменту. Это было десять лет назад.
— Будь проклята эта С.С.С. (С.С.С. - аббревиатура сотрудников «Специальной Следственной Службы»), — проворчал он себе под нос. — Она не может найти для меня подходящей работы. Я не был на комиссии… дайте-ка подумать… уже две недели!
Человеку его типа было действительно трудно приспособиться к систематизированному социальному миру своего века. Социалистическая доктрина требовала, чтобы каждый человек вносил свой вклад во всеобщее благо. Грамотные лидеры центрального правительства легко находили места для обычных людей. У каждого были естественные склонности, выявленные безошибочными тестами Д.Ж., и его будущая жизнь определялась результатами этих тестов.
Но некоторым, среди которых Ричард Харрингтон был ярким примером, было трудно адаптироваться в любой сфере деятельности. Шестичасовой рабочий день и четырёхдневная рабочая неделя были почти идеальным вариантом существования для большинства граждан Объединённой Социалистической Республики, но для него это означало бы угасание всего лучшего в нём. Темперамент Харриса не мог быть скован такой монотонной рутиной. Он в определённой степени обладал воображением, высокой сообразительностью, ярко выраженной индивидуальностью, но эти плюсы уравновешивались ужасной неприязнью к любого рода ограничениям.
Вряд ли можно сомневаться в том, что, живи он много веков назад, когда не существовало Бюро по Трудоустройству, он стал бы пиратом или, живя в более позднюю эпоху, джентльменом, объявленным вне закона. Как бы то ни было, они сделали его одним из высокочтимых членов С.С.С и таким образом направили его независимость на безопасные и благотворные действия во имя общего блага.
Его последняя мысль о столь долгом сроке, как «две недели», вызвала в его памяти некоторые события, связанные с исполнением своих обязанностей.