— И мне нет места в твоей жизни?
— Лера, прости. Я хотел сказать совсем не то. То есть ты вполне можешь прожить без меня. У тебя ведь есть друзья, работа, своя жизнь… Я не хочу тебе мешать… Мы просто снова случайно встретились. Я идиот!.. — не поднимая на нее глаз, сбивчиво говорил Вознесенский.
— Стас, ты меня любишь?
— Что ты имеешь в виду? — взвился он.
— Если ты меня любишь, то я, наверное, смогу все выдержать. Мне важно это знать.
— А что такое любовь? Для каждого это свое. Мое понимание любви может отличаться от твоего… Я не знаю, я не могу тебе сказать. У меня очень болит голова!
— Хорошо. Пока, Стас.
Лера вышла очень медленно, словно ожидая, что Станислав ее остановит. Но Вознесенский не видел этого, он, застонав, повалился на кровать, сжав руками голову. Ему было очень плохо.
Свенцицкая примчалась к нему через полчаса. Она с порога залепила Стасу звонкую пощечину.
— Что ты себе позволяешь? Думаешь, стоит мне уехать, и ты уже свободен? Не выйдет, дружок.
— Ирена, не кричи, пожалуйста. Голова болит…
— Еще не так болеть будет, кобель проклятый. — Свенцицкая лихорадочно оглядывалась в комнате, ища следы чужого присутствия. Их было предостаточно. Вдруг она замерла, пораженная внезапной догадкой.
— Ты что, опять с ней встречался?
— С кем — с ней? Я что, маленький ребенок, должен тебе обо всем докладывать? — возмутился Вознесенский. — Я же не спрашиваю, с кем ты там была в Лондоне. Нисколько не обижусь, если тебя там сопровождал какой-нибудь молодой красивый араб. Даже рад буду, что ты развлеклась…
— Подонок! В Лондоне я приходила в себя от тебя! Ты даже не позвонил мне ни разу! — Ирена отшвырнула ногой Лерину футболку, которая так и осталась лежать на кровати после ее ухода.
Раздражение переполняло ее. Именно в этот момент она поняла, что от ее былой мечты о любви не осталось и следа. Была ли она вообще, эта любовь? Как ей хотелось отомстить ему за это — ударить, избить, растоптать, но Ирена сдержалась. Она придумает для него другое наказание. Чтобы он пережил и прочувствовал на своей шкуре все то, что пережила она.
— Вот что, Вознесенский, — сказала Свенцицкая с каменным лицом, — ты завтра же выставляешь эту квартиру на продажу. Я не потерплю, чтобы мой муж (она особенно выделила это слово) содержал притон. Это мое первое условие. Второе условие: ты никогда больше не встретишься с ней.
— Ирена! Ты не имеешь права так говорить. Квартира принадлежит мне. Наши с тобой отношения…
— С завтрашнего дня еще более укрепятся. А если ты будешь сопротивляться — придется мне рассказать кое-кому об одной давней истории, о которой ты уже давным-давно предпочел забыть в силу твоей патологической трусости. Напомнить? — И Свенцицкая коротко и спокойно изложила ему то, что Станислав забросил на самые задворки своей памяти и действительно ни под каким предлогом старался не вспоминать.
А дело было в том, что Вознесенский начинал свой деловой путь в самые «дикие» российские времена. Тогда еще деньги на самом деле валялись под ногами, нужно только было придумать, как подобрать их побольше. Жизни бизнесмена красная цена была — копейка, поэтому и в Москве, и в регионах гремели взрывы, раздавались автоматные очереди, а на кладбищах появлялись массивные постаменты с трогательными надписями.
Когда Вознесенскому надоело разгружать вагоны, а совместный с Меер бизнес был еще только в проекции, Станислав с товарищами перепробовал массу способов заработать денег, но все полученные средства моментально спускались в следующих операциях.
Партнеров по бизнесу у Вознесенского тогда было трое: два выпускника его же факультета и перебравшийся в Москву, поближе к бывшим сослуживцам, Матвей, человек из группировки воинов-«афганцев». Через него, кстати, Вознесенский познакомился и с Иреной, тогда еще просто Ириной, которая в то время была женой Матвея. Она носила мини-юбки, пышные парики и вела себя чрезвычайно вульгарно. За плечами у нее на тот момент было какое-то швейное ПТУ. Станислава она соблазнила в один из первых дней знакомства, объясняя этот факт тем, что она очень давно скучает по образованному, интеллигентному мужчине. Супруг нередко поколачивал ее, ночами кутил по кабакам с девицами, а она сидела дома с маленьким ребенком.
А Ирина, между прочим, с самого начала была уверена в том, что достойна совсем другой, лучшей доли, и в частности — красивой жизни.