Но никто не заступился. Помощник коменданта сосредоточенно писал; от усердия у него даже лысина порозовела. Врач, по обыкновению, был в хорошем расположении духа, — заложив руки в карманы, посасывая сигару, он с интересом разглядывал пленниц.
Помощник коменданта повернул к нему голову.
— Значит, пьяные?
— Абсолютно. То есть этак градусов на семьдесят пять.
В разговор вмешался квартальный:
— Позвольте доложить. Нас вызвали в ресторан «Бухарест», где они устроили скандал.
Русская эмигрантка ринулась к нему.
— Абсолютно не так! А если они мне за мои деньги подают тухлые котлеты…
— Она запустила соусником в лицо кельнеру. А другая безуспешно старалась успокоить ее.
Эмигрантка плюнула в сторону подруги.
— Соня… а кто она такая! Я ее не намерена слушать. Она у нас в имении пасла гусей.
Врач подошел ближе.
— А, помещица?
— Абсолютно так. Что ты, толстяк, глазеешь? Разве помещица не имеет права выпить один стаканчик?
— Имеет, еще бы! И один и два, — пока не начнут летать тарелки.
Он шлепнул ее широкой ладонью по ляжке и заржал. Эмигрантка рассердилась.
— Не лезь, обезьяна! Я тебе не какая-нибудь ресторанная девка.
Врач не обиделся, но помощник коменданта ударил кулаком по столу.
— Молчать! Подпишитесь!
Маленькая женщина подписала дрожащей рукой и полными слез глазами вглядывалась в непонятный текст, пытаясь угадать, что там написано. Помещица демонстративно расписалась во всю страницу, положив не совсем чистый локоть на стол, возле самой руки коменданта.
Когда их увели, врач, все еще смеясь, подсел к священнику.
— Поразительные люди, эти эмигранты. Я их терпеть не могу, но пить они умеют. С того времени, как они понаехали сюда, городская управа уже дважды повышала налог с трактирщиков.
От самого врача несло коньячным перегаром, а он еще нарочно заглядывал в лицо, принуждая слушать свою болтовню. Ужасный глухой крик все еще раздавался в ушах у священника. Перед глазами все время стояла лохматая голова заключенного и его горящие глаза.
Врач разошелся и болтал без умолку. Как всегда в такие вечера, служитель принес ему стакан грога. Он пил грог, причмокивая губами, и когда говорил, мелкие капельки свешивались с его усов. Он уже совсем опьянел, но, однако, в голосе его и во всех движениях чувствовалась тревога.
Когда за дверью конторы раздались шаги и лязг винтовок, он придержал стакан другой рукой, чтобы не выронить его.
— Идут… Хлебну еще, прежде чем приступить к исполнению обязанностей.
Одним глотком он осушил стакан и поставил на подоконник. Комендант, подравнивавший в это время ногти пилочкой перочинного ножа, презрительно усмехнулся.
— Опять вы нервничаете, приятель. Вам придется будущим летом серьезно полечиться на водах. Я советую вам еще зимой похлопотать о длительном отпуске.
В комнату никто не вошел. Шаги миновали дверь канцелярии. Врач откинулся на спинку скамьи, продолжая бессвязно болтать — заикаясь, часто забывая в конце предложения начало его.
Что-то необъяснимое удерживало священника возле этого пьяного болтуна. Он внимательно следил за пухлыми руками, которые нервно шарили по скамье. Наблюдал за этими заплывшими черными глазами, бегающими по комнате, будто они отыскивали что-то очень важное для них обоих. И когда врач на мгновение умолк, священник инстинктивно повернулся к дверям, за которыми все было тихо. Скоро полночь, арестованных на улице в эти часы обычно оставляют до утра либо в полицейском участке, либо в подвале префектуры.
Помощник коменданта поманил священника к столу.
— Распишитесь, пожалуйста. Вы ведь прямо оттуда отправитесь домой.
Священник расписался. Это была обыкновенная расписка в получении денег за ночную работу. Помощник коменданта всегда выполнял эту формальность заранее. В новой военной тюрьме бухгалтерия была поставлена образцово — государственный контроль после ревизии официально сообщил об этом.
— Получите, пожалуйста, деньги.
Одна стершаяся монета выскользнула из его рук и покатилась по полу. Священник бросился поднимать ее, споткнулся и не поймал. Вертясь, как волчок, звеня и подпрыгивая на каменных плитах пола, она катилась к стене. Стоя на коленях, священник протянул руки, пытаясь схватить ее. Длинная одежда сковывала движения, мешала ему. У скамейки он было схватил монету, но потерял равновесие и плашмя растянулся на полу.