— Нам нужна лодка, — объявила Пентесилея, показав ему серебряный медальон: на одной его стороне красовалось изображение полумесяца, на другой — дородная фигура Матери-Земли Маа.
— Во имя Маа! — Рыбак заговорил по-лувийски с женой. Та кивнула, оба встали и отложили сети в сторону.
Вождь громко отдал приказ, и шестеро юношей тотчас же поднялись с места и бросились к самой вместительной из привязанных тут же лодок. Парни взялись было за веревки и принялись ставить парус, но внезапно рыбаки начали кричать друг на друга, сердце Мирины забилось часто-часто, а рука легла на рукоять кинжала. Но вождь вновь заговорил по-лувийски, объясняя, в чем дело.
— Ветер меняется, скоро подует к западу, но пока еще рано. Сперва поешьте. Жареная макрель, анчоусы, свежий хлеб.
Мирина, с трудом сдержав улыбку, выпустила кинжал. Но в лице Пентесилеи по-прежнему читалась тревога.
— Мы едем по важному делу, — объяснила она. — Нам никак нельзя задерживаться.
— Даже чтобы поесть? — удивилась жена вождя.
— Даже чтобы поесть, — не отступалась Пентесилея.
А в следующий миг все чудесным образом разрешилось. Из ближайшей хижины притащили крепкие деревянные весла, к лодке приставили деревянные сходни, чтобы завести лошадей. Когда, наконец, все было готово к отплытию, рыбачка всунула Мирине в руки корзину со свежим хлебом, тремя копчеными макрелями и серой обливной глиняной флягой с оливковым маслом.
— Бери — ешь, — велела она. — Вот эта… слишком худая. — И она пощупала хрупкое запястье троянской царевны.
Мирине хотелось и смеяться и плакать одновременно. Она приняла корзинку и сердечно поблагодарила добрую женщину: да уж, без еды их ни за что не отпустят!
Парни взялись за весла, и лодка отчалила. Суденышко было тяжело нагружено — три норовистых лошади, как-никак! — притом еще приходилось бороться с сильным течением, что несло их на юг, в Эгейское море. Гребцы вспотели от напряжения и несказанно обрадовались, когда западный ветер наконец-то наполнил паруса и они смогли втянуть весла. Поднялась зыбь, морская гладь всколыхнулась, пошла волнами.
— Займитесь лошадьми, — приказала Пентесилея. Все три кобылицы нервно били копытами, но хозяйки успокаивали их, как могли, не давая впасть в панику.
Пентесилея и Мирина то и дело оглядывались назад, в направлении Трои, одну только Кассандру, похоже, нисколько не занимало, преследуют их или нет. Вождь заметил волнение девушек, но расспрашивать ни о чем не стал. Когда, наконец, лодка причалила к фракийскому берегу Геллеспонта, три Лунных Всадницы сошли на землю и проворно вскочили на лошадей, торопливо поблагодарив рыбаков.
— Храни вас Мать-Земля Маа, — отозвался вождь рыбацкого племени. — За вами никто не последует, во всяком случае, не на наших лодках, — ухмыльнулся он.
Всадницы галопом помчались вдоль фракийского побережья. Останавливались они в пути только раз, переждать полуденную жару: вот когда подаренная снедь пришлась как нельзя более кстати! Так скакали они до тех пор, пока солнце не склонилось к западу. Только тогда Пентесилея сдержала лошадь.
— Думается, теперь мы в безопасности, — объявила она.
— О да, в безопасности, — подтвердила Кассандра. Она глубоко вздохнула, точно пловец, что, едва не утонув, из последних сил поднялся-таки на поверхность. — Я есть хочу, — объявила она.
И все облегченно рассмеялись.
Дальше они поехали шагом, то и дело оглядываясь направо, на Мраморное море, что постепенно становилось шире и шире. Корабли, груженные медью, железом и бронзой, проплывали мимо то туда, то сюда, уплатив Приаму поборы.
Здесь склон становился пологим, а мягкий белый песок окаймлял тропу, по которой они ехали, волны с серебристыми гребнями накатывали на берег в каких-нибудь двух шагах. На мелководье море казалось бирюзовым, а дальше, в глубине, становилось иссиня-черным. По левую руку от тропы на склоне холма росли оливковые деревья в окружении бледно-розовых и желтых цветов ладанника. Под согбенными ветром деревьями тут и там золотились побеги ракитника, в траве пестрели султанчики гиацинтов и мать-и-мачехи.
Мирина озадаченно свела брови.
— Течение несет свои воды на юг, в Эгейское море, — промолвила она, — и, однако ж, огромные косяки рыбы плывут на север, к Черному морю.
Кассандра с Пентесилеей одновременно улыбнулись.
— Там есть еще одно сильное течение, у самого дна, — со знанием дела объяснила Кассандра. — Мой отец вечно обсуждает его с капитанами кораблей. Это глубинное течение идет на север, сильно затрудняя плавание по морю.