Сколько времени прошло, Альба уже не знала. Ночь совсем завладела миром, и только луна серебрилась холодным светом на небе. Устав и ни на что уже не надеясь, только к ней и обращала свой взгляд путница, а когда неприступной стеной встал перед глазами девушки грозный каменный Великан Яломед, опустилась она в отчаянии на колени. Не осталось сил уже на малый пригорок подняться, чего уж о большем мечтать. Как же добраться ей теперь туда, куда стремилась, ради чего весь путь проделала?
Вот тогда и показались ей те, кто давно уже следили за ней, давно по пятам шли. Красивые, грозные, с яркими глазами, с волосами легкими словно ветер, с голосами дивными, звонкими. Смотрели реады на девушку, смеялись, веселились, и вроде бы не пугали даже, приветливо с ней заговорили, а у Альбы душа в пятки ушла, сердце словно от холода сжималось, но ведь не зря она сюда шла, не зря ноги до кровавых ран стерла. Закрыв глаза, вспомнила дорогое лицо, собрала всю девичью храбрость, рассказала о печали своей, что сюда привела. Слушали ведьмы, кивали, а сами будто в хороводе вокруг нее кружились.
— Редко кто сюда забредать отваживается, а если и отваживается, то часто ради корысти своей приходят. Ты же за себя не просишь — это всегда нам любо, — улыбалась одна.
— С таких отважных сердец и плату большую не возьмешь, — вторила ей другая, — но как знать, может, малое для тебя, большим сокровищем для нас станет?!...
— Так назови же нам, милая, имя… — пропела дева самая тонкая и юная на вид.
Подплыла ближе, и яркие ее волосы, словно плащ, опустились на белые плечи.
— Имя… — прошелестели все разом, как ветра дуновение.
— Дьярви! — выдохнула Альба.
И враз ударила по ушам тишина, замерло вокруг всякое движение, колдовской хоровод словно рассыпался…. но не успела девушка от испуга и глазом моргнуть, как снова всё на свои места вернулось, только ведьмы не кружили уже, зато смеялись веселее и громче прежнего. Вот только от веселья этого по коже мороз бежал и дыхание сбивалось. Стояла девушка и от страха едва на ногах держалась. А ну как откажут или оплату назначат такую, что не по силе ей будет. Да и много ли возьмешь с того, у кого и нет ничего. Вот как велят сейчас домой возвращаться, да и оставят ее здесь одну в темноте.
— А ведь и Он хранит тебя, красавица. Чую я это, — тряхнула медной гривой ведьма, — потому ничего и взять с тебя не сможем.
— Не сможем, — согласилась другая, — пока сама не отдашь.
Растерлась девушка, всплеснула руками: нет у нее ничего такого примечательного. Ни силой, ни способностями дивными, ни богатством боги ее не наградили. Только малая жемчужина снова блеснула в свете луны.
Замерли ведьмы.
— Но ведь то дешевая безделица совсем… — догадалась и удивилась вдруг девушка, — неужели порадует она вас?
Молчали коварные создания гор, не кружили больше, не смеялись, отступали все дальше, словно таяли, вот-вот исчезнут совсем.
Сняла Альба с руки свое единственное сокровище, поспешно протянула на дрожащей ладони.
— Вот все, чем могу вас отблагодарить, дивные реады! Кроме этого только жизнь мою забрать сможете. Более и нет ничего.
— Зачем же нам жизнь твоя? — послышался словно издалека серебряный голос. — Нам и своей достаточно! Пусть наградой нам будет то, что в руке несешь! Если, конечно, донести сумеешь…
— Ждем тебя. Поднимайся к нам, гостьей будешь.
Смотрела девушка ввысь на неприступные каменные стены Великана, смотрела, как теряется его вершина в ночных облаках, как светят среди них тусклые ледяные звезды. Слышала, как затихали в этой вышине голоса. А может, и не голоса вовсе, может, то ветер шелестел?
— Велика и страшна сила желаний! Просьб исполненных не изменишь, слов сказанных, назад не возьмешь! Хорошо подумай, девушка… думай!
И она пошла. Терять уже нечего. Пусть сердце от страха едва бьется, да ведь ноги-то молодые, крепкие, коли позволят Боги — увидит она мир с небывалой высоты, а дальше —будь что будет.
Чтобы волны морские были к нему ласковы, чтоб не подстерегала в них смерть лютая. Чтоб не смогли застать врасплох враги коварные, а дорога к дому была легка и светла. Чтоб не касались тела его ни свинец тяжелый, ни сталь острая. Чтоб возвращался он всегда в родную гавань целый и невредимый!
А волны пели свои песни, перекатывались, играли. Ночь ласково касалась теплым ветерком, словно шалью пуховой гладила. Прощально улыбались звезды с невероятно красивого неба, подмигивали и гасли. Смотреть — не насмотреться! Кто же умудряется такими нежными красками расписывать утренний мир вокруг?!
Открыл глаза Варстан. По привычке воинской тут же на ногах оказался и потом только огляделся, прогоняя сон. Первый раз в жизни с ним такое. Кажется, только что на полночную луну смотрел, да девичью байку слушал, а теперь уж расцвечивается небо алой зарей, а он, позабыв обо всем, мирно спит на жесткой лавке, словно на перине пуховой. А может не сон то был — морок колдовской? От чего так ярко и реально видел он все? Словно сам был на давно не существующей городской пристани, словно сам плясал у ведьминого костра на вершине мира. Бился бок о бок с отважным адмиралом… или сам был им — Дьярви? Ну, тогда и с Альбой он был, там, на неприветливых ночных уступах?
Бирты давно уже не было рядом, не слышался ее звонкий голос, напевающий старую легенду, но Варстан откуда-то и так знал, чем она должна закончиться.
Знал, что не зря так захотели получить реады малую жемчужину с запястья девушки. Знал, что пообещал молодой рыбацкий сын в обмен на защиту и свою удачу, в обмен на Их любовь – до конца жизни свой принадлежать только Им. Не каждому горные девы такое предлагают, видимо, и вправду очень он им приглянулся, за красоту, за смелость отчаянную, за драгоценности заморские. Да только сдержать обещание оказалось не так -то просто. Понимал Дьярви, что с каждым разом все сильнее сжимается сердце, когда приходилось проходить мимо такой родной, с детства дорогой соседки. Всю эту невысказанную любовь и таил в себе маленький белый камешек, что люди называют жемчугом, стал он и талисманом, и оберегом на девичьей руке, никому не давал ее в обиду, пока не сняла, пока не отдала…
Ох, и разгневались горные ведьмы, когда имя услыхали, когда поняли, что адмирал их всё это время сердцем своим был не с ними. Отдал он его глупой смертной девчонке, и с каждым годом все тяжелее было у него на душе.
Знал Варстан и то, что однажды поднявшись, уже не спускалась с гор храбрая Альба. Утром только увидел весь городок, как покрылись искристым снегом далекие вершины. Увидели — удивились. Даже в эти северные места не заглядывала так рано зима. А, может, не снег то был? С самых вершин сбегали по неуютным камням и скудной сухой земле ослепительно белые цветы. Стремились они вниз к морю, к обрывистому берегу, откуда был виден и городок, и причал, куда заходили все корабли. Может, по случайности, а может, догадался кто — но дивный тот белоснежный цветок люди с тех пор так и называют Альбой.