— Да чего ты бесишься, ладно тебе, — всхлипнула Клара, схватившись ладонями за почерневшее лицо. — Подумаешь…
— Замолчи, от тебя падалью несет. И запомни, гадина — можешь на мою силу не рассчитывать. Твое счастье, что вампиры мертвой крови не пьют. Ползи со своим полутрупом куда хочешь, жри мертвечину, воняй, разлагайся на ходу — только не попадайся на моей до роге. Сожгу — и зарою твои гнилые кости, ясно?
— Почище тебя есть, — прошипела Клара, пытаясь выпрямиться.
— Артур? Мигель? Лиза? Оскар? Лаванда? Да? Ну-ну. Давай, добивайся. Только уж не удивляйся, если кто-нибудь из них блеванет тебе на рожу. Вампиры, деточка, трупного запаха не выносят.
Эмма вытащила из кармана джинсов носовой платок, тщательно вытерла руки и бросила платок на столик. Потом развернулась — и растворилась в дискотечном чаду.
Поток музыки, который как будто что-то держало, прорвался, хлынул, больно ударил по ушам — но это уже не имело значения. Опасность миновала. Лешка вальяжно развалился на стуле.
— Пошли отсюда, — буркнула Клара, всхлипывая и шмыгая носом, как смертная женщина.
— Может, посидим еще? Макияж у тебя — не устоять, крошка.
— Сволочь поганая, — огрызнулась Клара и, встав со стула, направилась к выходу из зала.
Лешка усмехнулся и вышел за ней.
Клара остановилась в холле между колоннами и разрыдалась. Ее опухшее, заплаканное лицо выглядело страшно и мерзко, как маска удавленника.
— Все из-за тебя, сволочь! — всхлипывая, твердила она с истерическим надрывом. — Козел вонючий, смотри, что из-за тебя вышло! Что теперь со мной будет? Урод…
— Эй, девушка, полегче с терминами! Интересно, почему это из-за меня?
— Ты чего, этого Дрейка пристрелить не мог? И чего с этим гаденышем нянчился? «Това-а-арищ!» Идиот!
— А что в этом такого?
— Я — твоя девушка или нет?! Тебе все равно, что эти твари надо мной ржут!? Пусть меня оскорбляют на все лады — тебе насрать? Я тебе — так, посмотреть, да? Любовь тебе понадобилась?! Вот и жри с кашей свою любовь, полной ложкой жри, козел!
Лешка брезгливо хмыкнул. Зрелище было жалкое и гадкое одновременно.
— Какую любовь-то?
— Которую ты в лес отвез, придурок! Мой ты, ясно? Нечего рыпаться! Мой!
— Неправда, крошка. Я свой собственный. А вот ты, может быть, и моя. Если я не передумаю.
— Ну что я теперь жрать буду?! Одну кровь, без силы?! Я ж за год в мумию превращусь! У-у, гадина, тварь поганая…
— Да ладно тебе, — бросил Лешка снисходительно. — Утрись. Придумаем что-нибудь.
Клара замолчала, только хлюпала и вздрагивала, растирая кулаками покрасневшие опухшие глаза. Лешка свысока потрепал ее по подбородку…
— Не дрейфь, лягушка, болото наше.
Клара вытерла нос и по-собачьи, прибито, жалобно и покорно, покосилась на Лешку.
Мы с Лиз наряжали елку.
Елка была невысокая, но пушистая, сама как игрушечка. От нее шел чудесный густой запах хвои и мороза. Мы с Джеффри всунули ее тоненький стволик в жестяную банку с водой, а Лиз сочла, что банку нужно обернуть ватой и посыпать блестками, так что у нас вышел славный такой искусственный сугробчик. Весь стол был уставлен коробками от елочных шариков, я вынимал их и подавал Лиз, а потом любовался тем, как она их там пристраивает между веточек. Лиз грустно улыбалась и поправляла гирлянду из лампочек, и касалась качающихся шаров тоненькими белыми пальчиками, и ее сила, нежная какая-то, светлая, как холодное молоко, непривычная мне, но чудесная, стелилась по комнате лунным светом.
Джеффри вставлял в старинный бронзовый канделябр витые свечи и тоже улыбался. Он довольно громко думал — не скрывая мыслей, что общество Лиз создает праздник уже само по себе. Хоть ее и непросто было заманить в наше логово, но уговоры и возня стоили результата. Правда, я знал от Джеффри, что Лиз недолюбливает Артура, а для Джеффри он старый приятель. Какой смысл вампиры вкладывают в слово «старый»?
— А в клуб зайдем? — спросил я, когда Лиз переворачивала кассету с какой-то скрипично-фортепьянной прелестью.
— Не стоит, наверное, Мигель. Общество там — сам понимаешь, притащат смертных, будет свинарник…
— А когда твой Артур собирался заявиться?
Лиз поморщилась. Я, конечно, доверял Джеффчику безоговорочно, но в этом случае все-таки чувствовал к Артуру некоторое предубеждение. И то сказать: Джеффри не был его компаньоном, а приятельские отношения у вампиров — штука ни к чему не обязывающая.
— У него всякий раз такие эксцентричные затеи, — заметила Лиз. — И, между нами, он — моветон и бог знает, с кем водит компанию.
— У каждого свои причуды, — ответил Джеффри примирительным тоном. — Убери же, наконец, куда-нибудь эти коробки, Мигель — бокалы некуда поставить.
Я сгреб коробки в кучу, оглядел комнату, нашел удачное место — и совсем, было, собрался сунуть всю эту пачку в Джеффрин гроб, но он вовремя заметил.
— Только попробуй.
— Непременно, — сказал я и показал ему язык.
Джеффри швырнул в меня огарком свечи, который я поймал и кинул обратно. Тогда он скатал шарик из остатков ваты и тоже кинул, но шарик не долетел; Лиз звонко рассмеялась, и мы принялись дурачиться напропалую, лишь бы она не прекратила смеяться и не опечалилась снова. В конце концов, коробки сложили за диван, расставили бокалы, включили радио — Лиз испытывала к телевидению странное предубеждение — и, когда мы начали зажигать свечи, раздался совершенно демонстративный звонок в дверь.
То ли старый вампир Артур не умел ходить сквозь стены, то ли решил, что это невежливо.
Я пошел отпирать.
В открытую дверь сунулась взлохмаченная Артурова голова с кожаным хайратничком на белесых патлах и завопила изо всех сил:
— Сюрприз!!!
Сюрприз точно оказался хоть куда: у душки Артура с собой были бутылка кагора в кармане, гитара на ремне за спиной, живые кролики в рюкзаке и смертная девица под мышкой. Я слегка опешил, все это увидев.
Тем временем все это ввалилось к нам в прихожую. Джеффри и Лиз вышли посмотреть, кого убивают или лишают всех прав состояния с этаким шумом — и тормознули на пороге комнаты.
— Это уже слегка чересчур, Арчи, — сказал Джеффри.
— Брось, Джеффри, Новый Год же! Ну! Что за похоронные рожи!
— Только что все было очень мило, — заметила Лиз холодно.
— В смысле «ты прелесть, но когда свалишь, будешь просто чудо»? — спросил Артур и заржал как человек, раскрыто и громко. Его сила вокруг просто радугой полыхнула.
Лиз фыркнула. Девица прижалась к Артурову боку и спросила:
— Это твои друзья, милый?
В смысле, как говорит наш старый друг Артур, «эти зажравшиеся пижоны правда имеют к тебе какое-то отношение, моя прелесть?»
— Пойдемте в комнату, — сказал Джеффри и улыбнулся. Очень приветливо.
Мы с Лиз только переглянулись.
Арчи остановился у стола, плюхнул между хрустальными бокалами и подсвечниками воняющий кроликами рюкзак и громогласно возмутился:
— Некоторые снобы собираются праздновать, а о том, чем угостить гостей, между прочим, голодных гостей, и не подумали позаботиться!
— Мы хотели пойти гулять после того, как пробьет полночь, — сказал Джеффри.
— Я до полуночи прахом рассыплюсь, — сообщил Артур. — Ладно уж. Я тут принес кое-что.
— Мы видим, — сказала Лиз неодобрительно.
Артур вынул из рюкзака кролика за уши. Девица взвизгнула. Артур протянул кролика Лиз с очень галантным полупоклоном, исполненным в дивной панковской манере. Лиз усмехнулась и отрицательно покачала головой, а я почувствовал, что она потихоньку меняет гнев на милость. Джеффри показал мне из-за спины Лиз два разведенных пальца в виде буквы V. Я согласился. Артур устроил настоящий фейерверк из силы, она была как целый пучок бенгальских огней, как ледяное шампанское, он ее бросил, как букет в толпу. Я понял, почему Джеффчик, эстет, пижон, ревнитель традиций, терпит такого типа, как Артур — просто Артур горячий и, к тому же раскрытый нараспашку. И веселый.