Даун замычал, понимая, что не оправдал их надежд…
Он вырос и превратился в монстра. Сначала монстр жил внутри него. Женщины, которых он насиловал на ночных улицах, извивались и кричали. Их зубы кусали его плоть. Их ногти царапали его лицо. Одни из них умоляли. Другие, потеряв надежду, лежали, безропотно позволяя ему терзать свое тело. Он чувствовал их боль. Боль физическую и боль душевную. Острая, всепроникающая боль, сломленного человека. И он видел себя – довольного, ухмыляющегося…
Даун заплакал. Заплакал, потому, что на смену боли всех этих женщин пришла новая, всепроникающая боль его родителей. Она вспыхнула в его голове тысячью ярких звезд…
Стальные тиски сжали его тело. Воспоминания. Десятки заключенных выволокли Дауна из камеры, заткнули его рот кляпом. Охранники, сдерживая монстроподобных собак, безразлично наблюдали за происходящим. Даун слышал топот ног, негодующие голоса. Он увидел дверь прачечной. Услышал, как бурлит в гигантских котлах вода. Пар обжег ему лицо. Он вцепился руками в железный край котла. Кипящая вода сожгла кожу на его ногах. Выше. Кто-то ударил его по голове. Один раз, другой. Руки Дауна разжались. Он зажмурил глаза, погружаясь в бурлящую воду… Боль. Много боли… Еще одна оставшаяся в прошлом ступень времени…
Сознание стало четким. Даун упал на колени и заплакал. Черная слюна текла по его подбородку, капая на пол.
Электрический чайник запыхтел и отключился. Говард взял с полки две чашки, бросил в них по пакетику чая и залил кипящей водой.
– Не нравятся мне все эти писаки, – сказал Ангер. Говард сел в кресло, кивнул. – Особенно после того, что произошло с Саймоном.
– А что произошло с Саймоном?
– Да я понимаю. Нашел бабу в Селене и уехал к ней, но людям-то не объяснишь…
– Думаешь, Кевин Грант приехал из-за этого?
– А что думаешь об этом ты? – Помощник заискивающе посмотрел на своего начальника. Лицо Говарда посерело.
– Послушай, Делл уже давно не моя жена и мне нет дела до того, с кем она живет и как.
– Да я понимаю…
– Но людям не объяснишь, – закончил за него Говард.
– Ну, да.
– Ну и черт с ними.
Они замолчали. Чай был все еще горячим. Ангер подвинул к себе чашку.
– Говард?
– Да?
– Ты читал книги Гранта?
– Нет.
– Потому что он любовник твоей бывшей жены?
– Ее книг я тоже не читал.
– А я читал.
– Надеюсь, в свободное время? – вымученно улыбнулся Говард.
– Да. – Ангер хихикнул, взял чашку с чаем, сделал глоток. – Горячий.
– Сахар в шкафу, если нужно.
– Нет. – Ангер уставился в свою чашку. – Джинджер все еще у матери?
– Да.
– А Майкл?
– Майкл в порядке.
– Да. Конечно, – Ангер задумчиво грыз свою губу. – Думаешь, Грант ничего не найдет здесь?
– Что он должен найти?
– Ну, не знаю…
– Ангер?
– Да, Говард?
– Ты ведь был дружен с Саймоном.
– Ну, да.
– Ты знаешь, почему он уехал?
Молчание.
– Ангер?
Молчание.
– Ангер?
Чай стынет в чашках.
– Ну, как? – спрашивает Роннин.
Ист молча меряет камеру, шаркая подошвой ботинок о каменный пол. Пять шагов вперед, разворот. Пять шагов назад, разворот.
– Ист?
– Я слышу тебя, Роннин.
Пять шагов вперед. Пять шагов назад… Стеклянные глаза Иста никуда не смотрят, ничего не видят.
– Тебя уже отпустило, Ист?
– Я не знаю.
Мысли лохмотьями виснут на глазах. Маленький дом с цветущим яблоневым садом. Красивая женщина с длинными до ягодиц волосами весело смеется, забавляясь над нелепыми попытками малыша подняться на ноги.
– Я хочу тебя, – шепчет ей на ухо Ист. – Всегда и везде. Всегда и везде.
Она выскальзывает из его объятий. Оборачивается. Ист смотрит в ее глаза. Он может разговаривать с ней часами. Он может смотреть на нее всю свою жизнь. Странное чувство упорядоченности заполняет сознание.
– Ист?
– Я здесь, Роннин.
– Я хочу умереть, – говорит девушка. – Умереть и воскреснуть рядом с тобой.
Ребенок улюлюкает где-то рядом. Птицы летают с яблони на яблоню. Белые цветы дрожат на ветру. Превращаются в зеленые плоды. Растут. Наливаются краской. Ветви гнутся от спелых яблок. Девушка срывает одно из них. Ее зубы впиваются в его сочную плоть.
– Я хочу тебя, – шепчет Ист.
– Я хочу умереть и воскреснуть рядом с тобой, – шепчет она.
Яблочный сок блестит на ее губах. Ист чувствует его вкус. Чувствует, словно он только что поцеловал эту девушку. Но он не целовал ее. Никогда не целовал.
– Умереть и воскреснуть, – шепчет девушка.
– Я не хочу умирать, – шепчет Ист. – Я хочу любить тебя. Везде и всегда. Везде и всегда…
Роннин закуривает. Ист ходит по камере. Пять шагов вперед, разворот. Пять шагов назад, разворот…
Яблоневый сад снова начинает цвести. Ребенок улюлюкает. Птицы летают между деревьев.
Марша. Жена Саймона Йена. Супружеская кровать была большой и холодной. Одиночество пряталось по углам невидимыми силуэтами, наблюдало, мешая заснуть. Ночь. Слишком долгая ночь. Марша включила ночник, взяла книгу. Легкое чтиво распадалось на слова. Смысл ускользал. Предложения были разрозненными. Идеи автора непонятными. Сюжет – чужим и неспособным захватить своей увлекательностью… Это не был идеальный брак. Нет. Марша отложила книгу. Всего лишь мужчина и женщина. Всего лишь совместное проживание и мечты о будущем. Ремонт дома. Новая машина. Пальто на зиму и сапоги на осень. Саймон уехал в начале лета, а сейчас уже моросили дожди и желтые листья опадали с деревьев. Любила ли она его? Может быть. Когда-то. Особенно когда он был рядом. Но он ушел. Сказал, что жизнь потеряла для него прежний смысл, собрал вещи, трахнул напоследок, вызвал такси и уехал на вокзал. Марша лежала под ним и думала о той бабе, на которую он меняет ее. Ночь была теплой, и Марша вышла на крыльцо в ночной рубашке. Желтое такси остановилось возле забора. Саймон не оглянулся. Захлопнул дверку, и Марша услышала, как он сказал водителю: «Трогай». Наверное, потерять человека, с которым прожил не один год, равносильно тому, что для генерала сдать в военное время вверенную ему армию, или тоже, что для капитана видеть, как тонет его корабль. Черные воды смыкаются над судном, а он стоит на спасательной шлюпке и думает о чем-то. Марша в ту ночь тоже о чем-то думала. Наверное, думала. А потом появился сердобольный Ангер, и замешательство сменилось грустью. День за днем. Ночь за ночью. И еще один сюрприз. Примерно через месяц, как уехал Саймон. Девять из десяти тестов на беременность дали положительный результат. Марша смотрела на тот, что был отрицательным, и тоже о чем-то думала. Наверное, думала. А черные воды смыкались над тонущим судном. Глубже. Еще глубже. На самое дно.