После этого Аврам, который впоследствии стал называться Авраамом, впал в глубокий сон, полный тьмы и ужаса, и во сне бог возвестил ему будущую судьбу народа Авраама[326].
Итак, в Библии сначала Авраам задает вопрос, по каким признакам определит он, что его народ будет владеть землей обетованной; затем бог требует принесения жертвы, а когда Авраам приносит жертву, следует великое пророчество. Следовательно, жертвоприношение находится в центре библейского рассказа и принесение жертвы — необходимое условие «откровения» бога. Но есть нечто примечательное в жертве, принесенной Авраамом, — по существу, он не совершил жертвоприношения. Он лишь рассек трех жертвенных животных — и больше ничего. Он не возложил жертву на алтарь, не возжег жертвенный огонь в честь бога, то есть фактически жертвоприношения, как такового, в рассказе нет. По-видимому, рассечение также является божественным знаком и условием для божьего завета.
Каким же образом рассек животных Авраам? Он взял пять животных, в том числе трех четвероногих, но только четвероногих он рассек на две части; голубей он не тронул. Следовательно, из пяти жертв он сделал восемь жертвенных частей. Это все, что совершил Авраам во славу своего господа. Из пяти сделал восемь.
И если бы древние тексты писались сегодня, там было бы сказано прямо: «Сделай из пяти синодов моей звезды восемь лет!».
Сотисов год
Египтяне еще в глубокой древности обратили внимание на то обстоятельство, что самый ранний предутренний восход ярчайшей звезды Сириус, находящейся вблизи ствола небесного древа и дающей возможность определять время с большей точностью, нежели само небесное древо, передвигается на один день каждые четыре года (при годе в триста шестьдесят пять дней). Известно, что египтяне к круглому году в триста шестьдесят дней прибавляли еще пять дополнительных, которые отмечались как дни рождений их великих богов. Поскольку период между двумя ранними восходами Сириуса составлял триста шестьдесят пять дней с четвертью, то за четыре года эта разница складывалась в полный день. Через каждые четыре года предутренний восход Сириуса запаздывал на один день. Таким образом, через восемь лет запаздывание выражалось уже в двух днях, через двенадцать лет — в трех и т. д.
Как ни странно, египтяне не присоединяли этот день к году после четырехлетнего периода. Они твердо вели свой календарь по году в триста шестьдесят пять дней. Естественно, что каждые четыре года начало египетского календарного года все дальше отходило от восхода Сириуса. Через сорок лет разница составила уже десять дней, а через четыреста — сто. И лишь через тысячу четыреста шестьдесят один год начало календарного года египтян, состоявшего из трехсот шестидесяти пяти дней, вновь совпадало с ранним восходом Сириуса.
Этот период продолжительностью в тысячу четыреста шестьдесят один год египтяне называли годом Сотиса, или Сотисовым годом. Они не предпринимали попыток изменить свой календарь, хотя он имел много минусов: из-за несоответствия официального календаря изменениям, происходящим в природе, смещалось время различных празднеств. Праздники, которые первоначально были связаны со сбором урожая или с посевами и, по-видимому, также с такими великими торжествами, как воздвижение столба Осириса — дэда или празднование смерти и воскресения лунного божества, — передвигались на иное время года. Земледельцам приходилось самим рассчитывать, когда начнется разлив Нила, несущий плодородный ил на египетские поля.
Если задуматься над необычным поведением египтян, свойственным далеко не всем эпохам египетской истории, нельзя не прийти к выводу, что, по-видимому, они открыли необычайно важную закономерность, имевшую для них большее значение, нежели восход Сириуса, небесное древо, умирающий и возрождающийся месяц.
По-видимому, эта закономерность имела для них столь важное значение, что заставила оставить в неприкосновенности неудобный год в триста шестьдесят пять дней и не включать в него один раз в четыре года лишний день.
При этом обращает на себя внимание тот факт, что название «Сотис», которое было дано знаменательному году, — одновременно имя богини, которая впоследствии все более сближалась с великой богиней Исидой и, наконец, полностью слилась с ней. Именно в этой богине, очевидно, скрыта тайна, почему египтяне так упорно придерживались своего традиционного года.