— Не верь ему — он только играет! — воскликнула она, стараясь, чтобы ее голос звучал легко и весело, хотя она не чувствовала ни того, ни другого. — Никто никогда не бросал бомбы на Киото, Лори. Никто не хотел разрушить эту красоту и эти произведения искусства. Киото все еще остается старой Японией.
Джером не обратил на нее внимания.
— Но это могло случиться, Лори. Это могло случиться в любой момент. Когда ты смотришь на людей, ты должна помнить об этом. Ты должна помнить, что стоит за этим. Они могут создать красоту, но они могут и разрушить ее. Не доверяй им так легко, Лори. Не отдавай им так легко свое сердце.
Марсия с отвращением увидела в нем новую губительную навязчивую идею, которая не только могла нарушить покой других людей, но и разрушала его самого.
В ней начала подниматься горячая волна гнева. Она должна как можно скорее поговорить с ним наедине, поговорить о той чудовищной вещи, которую он только что сделал. К счастью, Лори по натуре была веселой и жизнерадостной. Она скоро забудет об этом эпизоде и опять станет собой. Но сможет ли она, мать Лори, забыть об этом? Несмотря на весь свой гнев, Марсия почувствовала себя больной и разбитой.
Казалось, что Джером видел отвращение в ее глазах, и он улыбался, как будто, это доставляло ему удовольствие, хоть он и сделал вид, что извиняется.
— Извини, дорогая. Может быть, мне лучше оставить мои маленькие фантазии при себе. Пойдем полюбуемся остальной частью дворца. Я хочу, чтобы ты познакомилась с драконом, Лори.
Но день утратил свою красоту. Лори мрачно шла рядом с отцом, когда они направились к главным воротам дворца. Яростно оскаленный дракон сунул голову в фонтан, но если раньше такой замечательный бронзовый дракон доставил бы ей удовольствие, то теперь она смотрела на него серьезно и не улыбалась. Посетители дворца задерживались перед фонтаном, чтобы зачерпнуть воды деревянным ковшом, омыть свои губы и ладони и символически очищенными войти в буддийский храм.
— Давайте пойдем домой, — вдруг сказала Лори, и на этот раз она повернулась к матери. — У меня в животе нехорошо.
Меньше всего Джером любил общество больных детей. Он с готовностью отправился за машиной, и Марсия села на заднее сидение с Лори на коленях. К тому времени, когда они добрались домой, девочка почувствовала себя лучше. Но на ужин она не захотела ничего, кроме молочных тостов и фруктов, и на всякий случай Марсия уложила ее в постель сразу после еды. Лори попросила разрешения посмотреть книги, поэтому Марсия устроила ей освещение и сложила кучу книг на столик у кровати. Потом она отправилась на поиски Джерома.
Он был в своей комнате и на ее стук пригласил войти. Казалось, что ее вид как-то странно его забавлял; он встал и принес для нее кресло к письменному столу, за которым сидел сам.
— Сегодня вечером ты выглядишь больше похожей на мать, — усмехнулся он. — На мать, готовую к битве. Я не уверен, что это тебе идет.
— Дело не шуточное, — серьезно сказала она. — Я пыталась найти оправдание твоему поступку, потому что ты не слишком много знаешь о детях. Ты много лет не общался с американскими детьми, и ты определенно не знаком с собственной дочерью.
Он вздохнул и постучал пальцами по лежавшим на столе бумагам.
— Знаешь, сегодня я не в настроении слушать лекции об отцовстве.
Со своего места она видела резную маску на стене, но старалась не смотреть на нее. Выпученные глаза и насмешливый рот, казалось, глумились над нею, и это отвлекало ее от того, что она собиралась сказать.
— Ты не должен так пугать Лори, — слегка запинаясь, проговорила она. — Самое чудесное в ней — это ее веселый, доверчивый характер. Я не хочу, чтобы что-нибудь его испортило.
Он отбросил карандаш, который держал в руке, и лицо его осветилось мрачным светом.
— Я вижу, что ребенку нужен отец. Женщины всегда считают, что детей нужно до такой степени защищать, что они становятся непригодными для жизни. Как ты думаешь, что случится с веселой доверчивостью Лори, как ты это называешь, когда она окажется без твоей защиты? Ты делаешь из нее тряпку.
— Ей только семь лет, — с негодованием сказала ему Марсия. — А быть любимой и согреваемой человеческим теплом — не значит быть слабой. В семь лет ребенок недостаточно мудр для того, чтобы понять, что делать с уродливыми сторонами жизни. Если ты продолжишь то, что начал сегодня, результат может быть губительным для нее.
— А ты в своем возрасте знаешь, что делать с уродливыми сторонами жизни? — насмешливо спросил он. — Станешь ли ты сама когда-нибудь взрослой?
Марсия оцепенела.
— Это ты до сих пор не стал взрослым! — горячо воскликнула она. — Это ты бежишь от работы, которую тебе следует делать. Ты не в силах посмотреть в лицо тому уродливому, что есть в жизни и найти в ней то хорошее, что в ней есть. Но я тебе не позволю сломать также и Лори. Я тебе не позволю оставаться с нею наедине до тех пор, пока ты не дашь мне слова, что не будешь мучить ее так, как сегодня.
Он громко рассмеялся, как будто ее слова доставили ему удовольствие.
— И что ты будешь делать, если я захочу побыть с нею наедине? Наша дочь, дорогая, уже на девять десятых моя, при этом неважно, что я ей скажу. Поэтому как ты сможешь мне помешать? Хотя, конечно, ты можешь забрать ее домой, если захочешь.
Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами.
— Ты имеешь в виду, что можешь хладнокровно использовать Лори просто для того, чтобы заставить меня уехать?
— Я мог бы, — холодно произнес он. — В любом случае ты можешь это обдумать.
Она повернулась и пошла к двери. Выйдя из его комнаты в полумрак холла, она обхватила себя руками, пытаясь унять сотрясавшую ее дрожь.
Из кухни и столовой доносился звон посуды. В спальне Лори было тихо, но она не могла пойти туда прямо сейчас. Она не могла допустить, чтобы Лори увидела ее лицо прежде, чем она успеет прийти в себя. За окном стоял светлый вечер. Она взяла с вешалки в холле жакет и вышла на улицу. Она погуляет немного в японских сумерках, пусть ее видят только незнакомые люди, те, кто не умеет читать выражение лиц европейцев.
Она пошла вверх по холму мимо дома Нэн, двигаясь по узкой дорожке меж бамбуковых заборов, спеша пройти мимо дома Нэн, пока ее не увидели. Нэн Хорнер была другом Джерома, и скорее всего она примет его сторону.
Идя по дорожке, она потихоньку начала плакать, слезы текли по ее щекам. Она не могла их сдержать, но теперь это было неважно. Хотя когда она вернется домой, никаких слез бессилия не должно быть.
Впереди путь ей преграждало нечто вроде маленького храма. Она увидела его ограду, за которой было тихо и пусто, и направилась к храму, как в тихую гавань, где она сможет побыть совершенно одна, пока не придет в себя.
XIII
Храм стоял на треугольной площадке в том месте, где дорожка принимала форму латинской буквы V. Каменный забор огораживал храм, как маленький остров, со всех сторон, и вход в него находился с острого конца буквы V, образуемого тропинкой, и на нем был свежевыкрашенный красной краской знак тории — знак синтоистского храма, как уже знала Марсия. Ворота представляли собой два прямых вертикальных деревянных столба с поперечной балкой наверху. По обе стороны мощеной дорожки был посажен густой кустарник и деревья. Где-то слева слышался шепот ручья, в высоких соснах вздыхал ветер.
Покой маленького храма манил ее, и она прошла под первым знаком тории, потом между двух каменных фонарей и дальше под вторыми ярко-красными воротами. Впереди на бетонном фундаменте стояло здание храма; оно было небольшим и напоминало кукольный домик. Над крутой черепичной крышей, защищающей от дождя открытый со всех сторон храм, возвышался густой кустарник.
Двигаясь по короткой прямой дорожке, она увидела слева желоб с водой и обычный деревянный ковшик. Впереди вход в храм охраняли две маленькие каменные лисицы, установленные на двух скрепленных цементом валунах. Казалось, что головы лисиц с их вздернутыми и покрашенными изнутри розовыми ушами следят за нею. Вокруг одной лисицы обвился ее пышный хвост, у другой лисицы хвост был сломан. Белые вазы с зеленью украшали алтарь, но здесь не было изображения бога, как в буддийском храме. Толстая пеньковая веревка колокола, темно-красная с белым, была готова воззвать к богу. На алтаре были еще две фарфоровые лисицы.