— Вы умели говорить по-японски, когда впервые сюда приехали? — спросила Марсия.
— Да, конечно, — Чийо отпила чай. — Это мой второй язык. Я росла, говоря в детстве и по-английски, и по-японски. Но когда я впервые сюда приехала, мне было трудно. Я тогда была совершенно американским ребенком. Я не хотела быть японкой. Мои родители давно хотели посетить родину, и они не хотели, чтобы я была полностью американкой. За несколько месяцев до начала войны они привезли меня в Японию.
— Это, наверное, было очень больно, когда обе ваши страны начали войну друг против друга, — сказала Марсия.
— Да, это так. Особенно потому, что я не была полностью ни японкой, ни американкой. Другие дети считали меня странной. Я могла говорить по-японски, и я выглядела как японка, но я мало знала японские обычаи. Мои родители во многих отношениях стали американцами и многому они меня не научили. Я делала ошибки.
— Какого рода ошибки?
Чийо улыбнулась немного печально.
— Я даже не знала, как правильно открывать шойи. Есть сотни обычаев, которые должна знать японская девушка, иначе ее сочтут плохо воспитанной. Но это были небольшие ошибки. Со временем я научилась.
Неожиданным жестом, который был больше американским, чем японским, она поставила свою чашку.
— Теперь я должна идти. Мне не следует здесь быть. Моему… моему мужу это не понравится.
— Почему он должен быть недоволен? — прямо спросила Марсия.
Чийо сидела молча, не отвечая. Хотя она пришла в дом, но говорила очень неохотно, в ней не было дружелюбия. Она все еще держалась с холодным равнодушием.
— Пожалуйста, не уходите так быстро, — попросила Марсия. — Есть столько всего, связанного с домом, чего я не понимаю. Почему нам запрещено общаться? Почему нашим детям не разрешается играть вместе?
Чийо начала было говорить, но заколебалась и опустила глаза.
— Вы должны обо всем этом спросить своего мужа.
Было ясно, что прямые вопросы, касающиеся жизни дома, ни к чему не приведут.
— Тогда расскажите мне о своих первых годах, проведенных здесь, — сменила тему Марсия. — Я хочу понять, как это было.
Когда Чийо начала говорить, она не смотрела на Марсию.
— Мой отец был убит в бою в Новой Гвинее, хотя он и не верил в справедливость этой войны. Все остальные умерли дома — мать, тетя, мои брат и сестра. Наш дом в Токио был разрушен. В конце войны японскому народу было уже все равно, выиграет он войну или проиграет. Народ хотел только прекращения войны. То же было и со мною — у меня не было родины. У меня были только страдания и потери.
Марсии нечего было сказать на эти резкие слова Чийо.
— Но теперь вы счастливы с вашим мужем и детьми? — мягко спросила она.
Чийо молча поклонилась, и Марсия спросила себя, так ли уж Чийо на самом деле счастлива.
— Как ваша кузина? — продолжала расспрашивать Марсия. — Она тоже исцелилась от последствий войны?
На несколько мгновений наступило молчание. Затем Чийо заговорила так тихо, что Марсия едва расслышала ее слова.
— Моя кузина страдала больше всех. Она никогда не выздоровеет. Моя кузина, она… она больна.
Дверь вновь закрылась, и Марсия почувствовала, что сегодня она не откроется вновь. Она не хотела заставлять Чийо рассказывать о ее несчастьях.
Чийо встала и поклонилась по японскому обычаю:
— Аригу гозай масу. Спасибо за чай. Теперь я должна идти, — она медленно молча пошла к двери, и Марсия проводила ее в холл. Но прежде чем они достигли боковой веранды, Чийо неожиданно с серьезным выражением лица повернулась к ней.
— Для вас, миссис Тальбот, лучше было бы поскорее уехать домой. Лучше всего взять вашу девочку и вернуться в Америку.
— Мой муж здесь, — твердо сказала Марсия. — Я хочу, чтобы мой дом был там же, где и его дом.
Лицо Чийо было лишено всякого выражения, но Марсии показалось, что в глазах ее сверкнул гнев. Неожиданно голос ее стал настойчивым.
— Если вы останетесь, может произойти что-нибудь ужасное. Вы здесь нежеланные. Если вы останетесь, вы только обидите невинного человека.
Несколько мгновений обе женщины смотрели друг на друга, и между ними исчезло даже подобие дружбы. Возникла невысказанная враждебность.
Чийо вновь формально поклонилась, одела свои гета и поспешила в сад. У пруда она взяла на руки Томико и, пронеся ее через ворота, закрыла их за собой.
Марсия смотрела ей вслед, охваченная противоречивыми чувствами. Хотя имя Джерома не было произнесено, но кое-что выяснилось. Марсия подумала о том, что во время разговора у нее было такое ощущение, как будто Джером стоял между ними, и на него предъявляли права обе женщины, а он не хотел полностью принадлежать ни одной из них.